На прошлой неделе я побывал на Северо-Западе. Никогда за все время войны люди не были так воодушевлены. Теперь, когда вопрос состоял в том, чтобы выдержать все это, в полный голос заговорила их северная кровь. «Они хорошо стреляют, джентльмены, — сказал Веллингтон у Ватерлоо. — Но, посмотрим, кто будет стрелять дольше». И таким образом, несмотря на то, что «копперхеды» — «просто пыль и плевел на Божьем гумне» — подавляющее большинство готово бороться с ними до последнего человека и до последнего доллара.

Вы уже привыкли к фразе: «На Запад всегда можно положиться в случае войны. Он никогда не откажется от своей прекрасной Миссисипи». Это правда, думать, что его лояльность зиждется только на материальных интересах, неправильно и несправедливо. Запад пролил кровь своих лучших людей, и не за решение какого-нибудь мелкого вопроса о судоходстве или торговле, во имя более высокого — за Свободу и Нацию.

Житель Нью-Йорка или Пенсильвании может поверить в величие страны, житель Канзаса или Миннесоты, который преодолел одну или две тысячи миль, чтобы в прерии построить свой дом, верит только своим глазам, а не ощущениям. Для него Великая Республика будущего — это не риторический образ или полет фантазии, а живая истина. Его чувство национального очень сильно, его вера — в самой глубине его души. Пусть ему никогда не пригодится жесткое утверждение Эмерсона: «Американский орел хорош, защищай его, береги его, но остерегайся американского павлина!»

Вы слышали, что недавно сказал Прентис, после того, как выдуманный мятежниками миф о том, что «Хлопок — истинный король», лопнул как мыльный пузырь? Он сказал: «Они пошли за хлопком, а теперь ходят в грубой шерсти!»

Мерфрисборо, штат Теннесси, 10-е апреля

Я — в армии Роузкранса. Вчера проехался по месту исторического сражения при Стоун-Ривер, среди окопчиков для стрелков и брустверов, огромных, оцарапанных пулями дубов и целых полей солдатских могил.

Интересно услышать от солдат воспоминания об этой битве. Возможно, Роузкранс и не очень силен в планировании военной кампании, но гром пушек пробуждает в нем такой высокий военный гений, который у любого другого генерала нашей армии пока еще проявлял себя. Ощутив «великий гнев битвы», он моментально видит, что и как надо сделать и инстинктивно, как это свойственно великим полководцам, в момент наивысшего напряжения, обретает победу тогда, когда поражение кажется неизбежным. К нему вполне подходит описание герцога Марлборо, каким его видит Аддисон:

«Он в мирных размышлениях поле битвы осмотрел;

Чтобы помощь нужную послать слабеющим войскам;

И, вдохновить упавших духом батальоны,

Идти туда, где тяжелей всего»[149].

Во время недавней кровавой битвы, начавшейся с катастрофы, которая заставила бы обычного генерала отступить, он казался вездесущим. Благочестивый католик, перед началом сражения он торжественно выполнял предписанные его церковью обряды. Глубоко верящий в судьбу, он вел себя как человек, ищущий смерти. В нескольких футах от него ядро снесло голову Гэрэшу, его другу и доверенному начальнику штаба.

— Храбрецам свойственно умирать, — сказал он и снова погрузился в битву.

У него находилось слово для любого. Остановившись у лежавших на земле солдат из Огайо, он спросил:

— Парни, вы видите этот лес?

— Да сэр.

— Что ж, примерно через пять минут, из него выйдут мятежники и пойдут прямо к вам. Лежите, пока не увидите пуговицы на их мундирах, а потом отправьте их обратно. Ясно?

— Да сэр.

— Ну, это так же просто, как бревно откатить, не так ли?

Они расхохотались, а «Старый Рози», как его называли солдаты, поехал дальше, чтобы так же точно поощрить и другой какой-нибудь полк.

Это армия ветеранов. Каждый полк уже побывал в сражении, а некоторые прошли три тысячи миль за все время этой изменчивой и такой разной кампании. Их мундиры грязные и потрепанные, но зато пушки — чистые и блестящие, а на их маневры можно смотреть бесконечно. Они дисциплинированы, полны энтузиазма и веры — как в своего генерала, так и в самих себя.

Роузкранс — это прямой, крепкий мужчина весом в сто семьдесят пять фунтов, чьи сорок три года лишь слегка отразились на его лице и фигуре. У него ясные, светло-голубые глаза, иногда вспыхивающие от волнения, благородный римский нос, высокие скулы, румяное лицо, губы и подбородок — под темно-коричневой бородой, слегка припорошенные серебром волосы, обрамляющие высокий, полный, но не широкий лоб. Во время беседы он всегда улыбается. Подобно Гамлету, готовому отдать тысячу фунтов за каждое слово призрака, так и вы доверитесь этому лицу, на котором таким удивительным образом соединились верность, скрытая сила, невероятное чувство юмора и властная воля.

Мемфис, штат Теннесси, 20-е апреля

Вчера, возле Элмвуд-Семетери, я был свидетелем одного любопытной картины из жизни Юга. Это были негритянские похороны — кортеж длиной в одну милю, только сейчас входил в ворота этого города мертвых. Коляски были заполнены негритянскими семьями, и, почти всеми ими управляли только белые. И если такое зрелище можно будет увидеть в Бостоне, оставят ли те, кто постоянно кричит о равноправии негров нас, наконец, в покое?

Часть III. Тюрьма

Глава XXVIII

«О нет, не для того мы уцелели!

Все, что случилось с нами, лишь пролог

К тому, что мы с тобой должны свершить!»[150]

В воскресенье вечером, 3-го мая, вместе с м-ром Ричардом Т. Колберном из «The New York World», я добрался до Милликенс-Бенд, что на реке Миссисипи, в 25-ти милях от Виксберга. Штаб Гранта находился в Гранд-Галф, в 55-ти милях ниже Виксберга. Битва уже началась.

Мы встретились с моим коллегой — м-ром Джуниусом Г. Брауном из «The Tribune», который приехал несколько раньше и ждал нас. Мучивший людей жестокий информационный голод и сильнейшая конкуренция между различными печатными изданиями сделали для военного корреспондента один день битвы, вполне стоящим целого года осады города или жизни в полевом лагере. Служебный долг требовал, чтобы мы как можно скорее присоединились к армии.