— Невероятно. Ты такой необыкновенный, только ты мог такое… Ты столько для меня делаешь! Но я тоже чувствовала что-то. Тут такая жара, просто пекло, иногда я лежу в гамаке, смотрю в небо и колдую, посылаю позитивную энергию.

— Гамак? Ты в гамаке время проводишь? Интересно, я уж и не помню, когда последний раз видел гамак, не то что сидел в нем.

— Приезжай, будем сидеть вместе. У вас там дождь, холод, я знаю. А тут жара, солнце. Может, тебе правда приехать?

— Да нет, это совсем ни к чему. Расскажи мне лучше про гамак, про дачу. Не представляю себе русские загородные дома. Как все это выглядит?

— Дача как дача, ничего особенного. Это совсем не роскошный поселок, не Рублевка, тут дизайнерских бутиков пока не понастроили и «ламборджини» не продают. Тут живут самые обычные люди. Поселок стоит на охраняемом полицией острове, въезд только по пропускам, кругом вода, водохранилище, мы там катаемся на яхтах и на скутерах. Дом трехэтажный, белый, пять спален, авторский архитектурный проект, крутая темно-красная крыша в несколько уровней. Дорожки из камня, цветник, участок вовсе не огромный — акр, наверное, или чуть больше, но роскошный газон и много деревьев. Поэтому всегда можно найти тень. Я хожу босиком в сарафане и много ем от безделья. Сегодня мы с Ленкой готовим холодную ботвинью с осетриной по старому рецепту. Как в «Пушкине», только вкуснее. Ты не знаешь, что такое ботвинья. Если бы приехал, мы бы тебя угостили. А еще мы готовим свекольник. Это тоже такой холодный суп. После обеда я сплю, потому что жарко, потом мы ходим купаться на водохранилище. Вечером иногда сауна. Она прямо в доме, в подвале, там еще есть бассейн, но маленький. По утрам кричат петухи. А сейчас представь себе две березы с развесистыми кронами, как люстры «Сваровски». На них висит гамак. В нем сижу я, в сарафане, босиком и толстая. У меня на коленях яблоко и томик Брюсова.

Мэтью даже оторопел, так жива и ярка была эта картина. Как кадр кинофильма. Девочка с яблоком. В сарафане и босиком. Он даже поперхнулся.

— Кто такой Брюсов? Я не знаю.

— Действительно, ты не знаешь, кто такой Брюсов… Удивительно… Мэтью, ты так многого еще не знаешь, но обязательно узнаешь. От меня. Но еще большего не узнаешь никогда. Брюсов — это поэт. Серебряный век, Петербургский декаданс. Бенуа, Стравинский. А в поэзии — Брюсов и Северянин, два столпа. Жаль, что мир почти не знает русской поэзии Серебряного века. Вот, кстати, стихотворение «Три яблока». Можно даже сказать, что это про нас:

Oh, you, an apple — the first peoples’ lure,

You took the Eden’s light of those two,

You sent on heads of people the Lord’s fury,

But this was a revolt against taboo.[67]

— Это про меня, — продолжала Варя. — Второе яблоко, это яблоко Вильгельма Телля, это я не знаю про что… Какая-то аллегория про неведомые нам силы… Это не интересно. А вот, третье яблоко — это про тебя:

And that third one — the Newton’s apple, gold,

In its right time, it played its last accord,

And mind embraced the substance of the law,

That moves the earth, the heaven and the world[68]

— Это ты, Мэтью, ты создаешь свои законы, что «движут землю, небо и миры». Боже, какая жара. Воздух как марево. Солнце садится, скоро купаться пойдем…

Мэтью повесил трубку и ошалело уставился в окно на холодный косой дождь. Варя в гамаке, в сарафане с яблоком. Варя, идущая по поселку босиком купаться. Неведомая холодная ботвинья с осетриной стоит на столе на прожаренной солнцем террасе дачи, которая, наверное, тщательно занавешена от солнца. «…тут не продают „ламборджини“… Тут живут самые обычные люди… Мы катаемся по водохранилищу на яхтах… Ты не знаешь, кто такой Брюсов… Многого ты не узнаешь никогда»… Мэтью вдруг вспомнил свои собственные слова о концептуальной идее Вариной защиты: «for every action in nature there is an equal and opposite reaction».[69]Третий закон Ньютона… Варя, читающая ему по-английски стихотворение неведомого русского поэта Брюсова о яблоке Ньютона?.. Мэтью уже не понимал, как переплелись в нем эти причудливые мысли, образы, чувства. Жгучее любопытство, самое сильное из желаний, потребность преодолеть запрет на познание, ощутить жаркое Варино тело под сарафаном, познать вкус ботвиньи с осетриной, понять что-то про неизвестного Брюсова, про этих «обычных людей», которые живут в трехэтажных особняках на участках величиной в «акр или чуть больше» на охраняемом острове и катаются на яхтах по водохранилищу. Интересно, есть ли в России мухи? За окном стояла косая стена холодного дождя, кренившегося под мощью ветра, который продувал насквозь его маленький английский остров. А ведь, если разобраться, до предварительного слушания в середине следующей недели у него нет неотложных дел.

* * *

Утром Варю разбудил телефон.

— Привет, это Мэтт. Слушай, я подумал, что мне в Лондоне в этот холод сидеть в выходные. Если ты по-прежнему хочешь, чтобы я посидел в гамаке, то я сейчас собрался ехать в аэропорт и прилететь. Хочется солнца. Самолет садится в шестнадцать ноль-ноль, ты сможешь прислать за мной машину?

— Ой, у тебя же еще только пять утра. Ой, какой мне подарок прямо с утра, как здорово. Ой, только знаешь что… В городе невозможно, там пекло, запах гари, дышать нечем, все в дыму…

— Почему там все в дыму, что случилось?

— А-а-а, ничего особенного. У нас лесные пожары каждое лето, их с самолетов тушат, а все без толку. Даже животворящая струя премьера не помогла. Давай, ты на дачу к Ленке приедешь? Что тебе в отеле в городе делать, правда? Это очень прилично, поверь мне, Ленка только рада будет, да и наш поселок на водохранилище от Шереметьево совсем рядом. Я сама приеду тебя встретить, если хочешь.

Мэтью плохо помнил, как он долетел до Москвы. Когда вышел в зону прилета, перед ним стояла Варя, раскрасневшаяся от жары и чувств. Слава богу, она была не босая, а в белых сандалиях с ремешками, а поверх желтого в цветочках просторного сарафана была накинута легкая курточка Armani. Их разгоряченные ожиданием, летом, духотой аэропорта тела бросились навстречу друг другу.

За три дня, растянувшиеся в целую жизнь, Мэтью познал многое. Пресловутую холодную ботвинью и кроны берез, качающиеся в знойном мареве сизо-голубого неба. Падения со скутера в воду на всем скаку. Шашлыки с густым красным вином темной летней ночью после бани и ледяного бассейна. Непереводимую на английский язык строку Брюсова «О, закрой свои бледные ноги…». Крики петухов на рассвете, которые будили его в пропеченной и не остывающей за ночь низкой мансарде под крышей, и счастье от того, что он в ту же минуту сжимал в объятиях загорелое тело Вари, которая спала рядом нагая под простыней.