Поль проговорил это ртом, в котором не осталось слюны. Шуршание чешуи. Словно заговорила ящерица…

– Что ты можешь о них рассказать?

– Они торговцы.

– То есть?

– Торговцы истинами. Ты приходишь к ним с вопросами, и у них всегда есть то, что тебя успокоит…

Он не произносил слова, он их со скрипом выдыхал, чиркал ими, как спичками. Его рот выглядел жалко: в нем не хватало зубов, а десны почернели и опухли.

– Какими истинами?

Поль слабо пошевелил своими черными кудрями на подушке, набитой зерном.

– Гениальный ход Ронды – все смешивать в одном котле. Они что-то берут у христиан, что-то – у буддистов и приправляют все соусом индуизма… Говорят: надо изучать Библию, каббалу, Коран… И найдешь там ответ, который примирит всех.

Он замолчал. Нужно было дать ему перевести дыхание, которое было медленным и свистящим.

На лице Поля лежала тень – как мантилья из черного кружева. Он уже носил по себе траур. Но его глаза по-прежнему блестели сквозь пелену, как две монеты на веках мертвеца. Новое воспоминание, обычай Древней Греции: на глаза усопшего клали по оболу, чтобы он заплатил перевозчику.

– Хитрость в том, – снова заговорил Поль, – что этого всегда недостаточно.

– Не понимаю.

– Тебе дают ответ – хорошо, но в этом ответе кроется новый вопрос… И пока ты не додумаешься до следующего ответа, у тебя ломка. Пока у тебя ломка, тебе нужна Ронда… Они…

Сильный кашель не дал ему договорить. Бедное тело сотрясалось от жесточайшего приступа. Наконец он подобрал с пола кусок газеты и сплюнул на него мокроту.

Николь невольно отшатнулась. Ей показалось, что микробы прилипли к ее лицу – как песок, как сажа…

– Ты знал Мать?

Засмеявшись, он закашлялся и снова сплюнул.

– Так ты не в курсе… Мать умерла в конце сороковых годов… Это от нее пошел весь этот бардак…

– Какой бардак?

– Я же только что сказал. Чем дольше остаешься, тем меньше понимаешь. Чем меньше понимаешь, тем больше хочешь остаться… Но я нашел другое решение.

Николь уже поняла, но все же спросила:

– Какое?

Поль с трудом изобразил, как он делает укол в правую руку. Она заметила нарывы у него на сгибе локтя. Узелки, лунки, зеленоватые пузырьки. Еще она заметила, что он закрыл глаза, – она могла потерять его в любую минуту. Нужно было действовать быстро.

Она выпалила единым духом:

– Если я скажу, что Ронда интересуется одним французом двадцати двух лет, который живет в Париже и учится в Нантерском университете. Который не имеет никакого отношения к Индии. И ничем не отличается от других…

Поль лежал не шевелясь. Воздух сам выходил у него через приоткрытые губы – так факир вынимает изо рта проволоку, унизанную бритвенными лезвиями.

– Что бы ты об этом подумал?

Поль молчал. Он слегка закивал подбородком, словно отстукивая ритм хорошо знакомой песни, которую мог бы, к примеру, просвистеть.

– Что бы ты подумал? – настаивала Николь.

Он еще помолчал и наконец выдал:

– Я бы подумал: реинкарнация.

– Что?

– Ре-ин-кар-на-ция.

Николь склонилась над ним, и ее обдало зловонием. В глубине его горла уже шел процесс гниения. Жизнь деградировала в этой грудной клетке, в этом тщедушном теле.

– Объясни!

– Я говорил, что они много чего украли у других религий. Реинкарнация, карма, переселение душ – все это часть их огромного базара. Они в это верят твердо и безоговорочно. Большинство наставников Ронды считают себя реинкарнацией святых, махатм, пророков…

Николь выпрямилась, словно пропуская через себя эту безумную новость. Эрве… реинкарнация? А что дальше? Однако в глубине этой путаницы возникала определенная логика. Индусская, но логика.

– Как они могли выделить его среди других?

– У них есть знаки, подсказки.

– Какие?

– Спроси у своего парня. В нем должно быть что-то особенное…

«Сейчас нет времени думать об этом, позже, позже».

– Саламат Кришна Самадхи – тебе это имя что-нибудь говорит?

Поль издал сиплый звук – всего лишь на одну секунду, и Николь поняла, что он смеется.

– Кришна – это гвоздь в ботинке Ронды. Мессия, который показал им средний палец.

– Он был реинкарнацией какой-то великой личности?

– Конечно. Спустился прямо с неба, чтобы вести «детей» Матери.

Николь наклонилась еще ниже – так низко, что могла бы поцеловать его в губы. Несмотря на миазмы.

– Не похоже. У меня впечатление… – Она помедлила. – В общем, я думаю, что Ронда угрожает человеку, о котором я говорю. Если бы он был реинкарнацией, она поступила бы наоборот.

Николь по-прежнему держала его за руку – все еще ледяную, да, но такой она будет недолго. Изнутри поднимался жар, она чувствовала это; так на Крайнем Севере есть вулканы, которые выбрасывают лаву под паковый лед.

– Не обязательно, – ответил Поль. – Ронда – агрессивная секта, она повсюду видит соперников. Твой парень может быть для них опасен… Как реинкарнация врага или еще какая-нибудь хрень.

Она по-прежнему ничего не понимала. Какой-то запутанный балийский театр теней на полотне ее разума.

– Как долго ты оставался в ашраме Ронды?

– В Сусунии? Два года.

– Ты встречал там кого-нибудь особенно жестокого? Или просто чокнутого?

Новый смешок, новый плевок мокроты. На пол полетел скомканный кусок газеты.

– Они там все чокнутые.

– Но был кто-нибудь жестокий?

– Единственным жестоким человеком в секте была сама Мать. По рассказам, совершенно безжалостная.

– Ученики Ронды практиковали тантризм?

– Все в Бенгалии так или иначе связаны с тантризмом.

– Ты знаешь учителя йоги по имени Гупта?

Поль коротко усмехнулся:

– Половину города зовут Гупта. Другая половина – это учителя йоги.

– Я говорю об индусе, который живет в Париже…

– Париж, – мечтательно повторил он. – Полцарства за билетик в метро…

Поль засыпал. Слишком поздно: больше из него ничего не вытянуть.

Николь встала – она все так же держала его за руку:

– Спасибо, Поль. Я еще вернусь.

– Ну да. Встретимся в героиновом раю.

– Мой брат здесь!

Ровно в шесть вечера в комнате, как обычно, появилась Абха – свет и тень, вихрь и фейерверк, отныне заполнявшие дни Эрве.

Он встал и отряхнул брюки, вернее, дхоти: после побега его одежду заменили двумя предметами традиционного индийского костюма – туникой, похожей на ночную рубашку, и чем-то вроде шаровар.

– Что я должен делать? – спросил он, вытянувшись в струнку. – Поклониться? Встать на колени?

– Ни в коем случае! Гоппи не хочет, чтобы ему демонстрировали какое-то особое уважение. Запомни: он против гуру!

За ее спиной открылась дверь, пропуская целую делегацию. Первыми вошли уже знакомые ему два цербера, сопровождавшие его в путешествии, за ними – четыре молодые женщины в парадных сари (Эрве подумалось, что их одеяния как нельзя точнее выражают понятие великолепия). Женщины остановились по обе стороны невидимой аллеи, где уже стояли телохранители.

Ему на ум пришло еще одно сравнение: подружки невесты. Эти красавицы выступали свидетельницами торжественного ритуала. Но кто в эту минуту вступал в союз? Земное и возвышенное? Время и вечность? Гуру и его последователи? Или, проще говоря, бедный парижский мальчик и индуистский полубог?

Перед ним возник Саламат Кришна Саматхи.

Если КС не хотел выделяться ничем особенным, то ему еще было над чем поработать. Внешне он соответствовал