судна, терпящего крушение в шторм. Вокруг шумела листва, дребезжал бамбук, хлопали пальмы. Он пытался вызвать в памяти воспоминание о своем первом побеге, но ни на чем не мог сосредоточиться. Мозг был занят перевариванием ощущений от дождя, ветра, наступившей прохлады. Наконец он каким-то непостижимым образом очутился перед решетчатой оградой, среди переплетения лиан, веток и бурлящей листвы. Он взобрался на ограду, перевалился на другую сторону и упал, уткнувшись носом в землю. Струи дождя, поднимая фонтаны воды, рикошетили от земли, как будто сверху падали бомбы. Он шагнул на улицу – или это было болото? Не разобрать. Бросился на площадь, где продолжалась жизнь. Рикши переправлялись через лужи; брели, спотыкаясь под дождем, разносчики; семенили прохожие, укрывшись под зонтами; в лавках беспорядочно мигали голые лампочки.

Он мчался, как и в первый раз, в бесконечном лабиринте – возможно, даже по той же улочке. На пороге каждого дома стояли по щиколотку в воде безучастные индусы. Лиц было не различить, словно кто-то стер их чудовищной губкой.

Эрве казалось, что он бежит, но на самом деле он едва плелся, пошатываясь и поминутно падая. Промокшая одежда прилипла к телу, как вторая кожа. Куда идти? Только не в сторону набережных – не туда, где сжигали трупы и где садху кормились плотью мертвецов.

Он повернул налево, потом направо и вышел на широкую улицу, похожую на реку, пробиваемую миллиардами булавочных уколов; течение сжимало его икры и замедляло бег. Ему казалось, что его кровь превратилась в воду. Витрины, фасады, ворота – надо было, чтобы всего этого вместилось как можно больше между ним и кошмаром, между его собственной жизнью и смертью других.

Переполненные водостоки бурлили, с крыш низвергались потоки воды, грунт пенился и булькал. Он выберется, он выберется…

– Эрве!

Услышав свое имя, он остановился. Невозможно. Он бредит. Этих звуков больше не существует – ни в эту минуту, ни в этом городе, ни в этом ужасе.

– Эрве!

Он повернул голову, и капли с мокрых волос залили ему глаза. Под мокрым брезентовым навесом, прижавшись друг к другу, стояли Жан-Луи и Николь.

Жан-Луи первым бросился вперед, раскинув объятия. Эрве не подался ему навстречу. Он просто осел, рухнул на руки старшего брата, который был здесь, во плоти, сильный и надежный, явившийся в столицу Бенгалии, чтобы спасти его.

Эрве сказал сам себе – и его слова завибрировали в мозгу, как металлический звук тибетской поющей чаши Николь: «Я спасен, я спасен…»

Он поднял голову и увидел склоненное над ним сияющее лицо Николь. Без сомнения, пробил час добрых волшебниц. Он думал, что разразится рыданиями, но вместо этого у него из груди вырвался безумный хохот. Хохот такой неистовый, такой оглушающий, что он утер нос грозе, а также – почему бы и нет? – миллионам индуистских богов.

106

Казалось, выстроившиеся по обеим сторонам улицы жилые здания, магазины, храмы вот-вот рухнут, как карточные домики. Однако в чердачных окнах и на порогах жилищ можно было видеть стойких перед лицом непогоды ремесленников, усердно занятых работой.

Жизнь продолжалась.

После того как Эрве, едва ворочая языком, рассказал свою историю – плен, побег, недавняя бойня на вилле, – Мерш, преисполненный энергии, решительно сказал:

– Идем.

– Куда? – спросила Николь.

– На виллу. Зафиксировать преступление.

Мерш и Николь встретили Эрве, когда искали резиденцию Саламата Кришны Самадхи. Так почему бы не придерживаться первоначального плана?

Мерш размышлял. Из хороших новостей – они нашли брата. Из плохих – убийца снова взялся за свое. И полицейский не мог помешать себе испытать глухое – и нездоровое – удовлетворение; значит, он был прав: убийца увязался за ними в Калькутту. Или приехал раньше. Или следовал за Эрве и его телохранителями… В любом случае сомнений не оставалось: следствие, в том числе розыск убийцы, переместилось в Город радости.

Теперь он собирал пазл. Итак, Эрве – реинкарнация Матери. Николь сегодня днем пришла к такому же выводу, опросив бывшего адепта Ронды. Допустим. Саламат Кришна Самадхи попытался защитить Избранного, сначала отправив садху в Париж, а потом организовав похищение Эрве.

Похищенный, изнасилованный, замороченный безумцами из Ронды, Гоппи не хотел, чтобы с Эрве повторилась та же история. Очень хорошо. С другой стороны, убийства в картину не укладывались. Ради чего творились эти злодейства? Это были тантрические обряды? Жертвоприношения в честь Эрве?

Как бы то ни было, над младшим братом нависли две явные угрозы. С одной стороны – от людей из Ронды, которые хотели вернуть себе духовного наставника. С другой – от убийцы, очертившего вокруг студента кровавый круг.

Ливень – если это было подходящее слово – постепенно ослабевал. Капли воды становились легче; они падали сверху, словно кто-то вытряхивал с балкона скатерть, облизывали крыши и ложились в алчущую землю, как зерно, брошенное земледельцем.

Растительность отыгрывала свое: деревья блестели от влаги, на глазах распускались цветы, поражая живучестью и богатством оттенков. Возможно, так проявляла себя истинная природа города: этим болотам, наспех застроенным викторианскими дворцами и святилищами, требовался лишь небольшой толчок, чтобы захватить все вокруг…

Наконец они добрались до виллы Саламата Кришны Самадхи – скорее благодаря везению, а не умению ориентироваться.

– Я не хочу туда возвращаться… – твердил Эрве.

И все же они шли вперед, как три спасшиеся жертвы кораблекрушения, и двое поддерживали третьего. Так, даже не думая прятаться, они добрались до ворот.

Значит, это и была тюрьма Эрве? Неудивительно, что он смог так легко из нее сбежать. Здание явно не отличалось ничем особенным ни с точки зрения охранных устройств, ни с точки зрения архитектуры. Если когда-то оно и претендовало на стилистическое кокетство и эстетические изыски, те времена давно миновали. Муссоны, циклоны и периоды засухи оставили от виллы кожу да кости. Ни густой плющ, увивающий стены, ни цветы на ажурных балконах не в силах были прикрыть ее убожество.

Ворота, на которых болтался висячий замок размером с лошадиную подкову, были не заперты. За ними располагался сад. Мерш плохо разбирался в ботанике, но узнал жасмин, гвоздики, гибискус и розы… Как и на улице, после ливня цветы как будто внезапно пробудились к новой жизни.

Из дома не доносилось ни звука. В грозовом небе сверкнуло несколько белых молний, словно фотографируя место преступления, как делают судмедэксперты.

Интересно, убийца все еще там? Если да, тем лучше. Наконец-то можно будет узнать, кто стоит за всем этим, и свести с ним счеты – прямо на месте, как в Алжире, когда приходилось иметь дело с глинобитными лачугами, ножами коммандос и горсткой феллахов, с которых иногда не терпелось снять скальпы… Но он в это не верил.

Навес над входной дверью, несколько ступеней…

– Я не хочу туда идти… – снова взмолился Эрве.

Мерш открыл дверь и втолкнул его внутрь. Буквально только что он радовался, что нашел