Тем временем я продолжал рыть с маниакальным упорством — хоть бы след ее найти. Нашел. Детский поэт после очередного возлияния припомнил, что девочкин отец, который умолять приходил, однажды звал Прозуменщикова к себе в студию. Художник, значит, или скульптор, и где студия была, поэт припомнил, улицу и дом указал. Дальше — семечки…

Девочку в школе звали Олеся Скороходка — это прозвище (и она сама себя так звала), а в том здании имел студию художник Скоробогатов — прямое попадание. Олеся, значит, была Скоробогатова. Ну, я стал кругами приближаться к папе-художнику: обычная процедура, родные-знакомые, слухи-сплетни — и получил, гм, сильное впечатление. Люди рассказали жуткую историю.

Дочка-то у художника пропала без вести восемнадцать лет назад; Олесей звали, переходила из восьмого класса в девятый. Однажды исчезла и с концами. Летом. Дохлый номер…. Я посчитал, поспрашивал и вышло: Андрюша ее бросил осенью, в больнице она лежала зимой, папа ходил к Прозуменщикову весной, а пропала — летом, посередине.

Отдыхала вместе с папой и мамой в Гудаутах, у них вышло недоразумение, все втроем покричали, потом девочка ушла и не вернулась. То ли в море утонула, то ли в Москву уехала, то ли в Сочи на автобусе подалась — темна вода во облацех. Ни девочки, ни тела… Говорят, после друга Андрея и психбольницы была Олеся неуравновешенна. История, разумеется, жуткая, но мне показалась безо всякой зацепки. В смысле Прозуменщикова безотносительная… И так я думал, и эдак, но привязать не мог.

Тогда оставил пропавшую девочку в покое и стал концентрироваться на Люсе Глебовой. Ее я припас напоследок, с ней не виделся, не говорил, но слышал о ней к тому времени много. Они учились с Прозуменщиковым на соседних факультетах, роман был всем известный, разговоров ходило вагон и маленькая тележка.

Даже досье, представь себе, собрал. Хотя без больших надежд, но собрал.

Когда Люся впервые у Пороховщикова на квартире появилась, кто привел, как роман вспыхнул, как остальных девиц побоку и Андрюша был ей верен почти полгода — почти верен, почти полгода. Как она комнату ему сняла на Чистых прудах и платила за нее даже после разрыва, недолго правда. Как они вместе ходили по людям в гости — очаровательная пара, как их восторженно принимали. Апофеоз любви и светской жизни.

Далее, как папа-профессор отговорил Люсю выходить замуж и предложил испытательный срок в один год; добавил, что в любом случае Андрюшу на своей жилплощади не пропишет и жить не пустит, а любовь — она свободна, подчеркнул профессор Немировский, пускай дочь разбирается в своих чувствах, он чинить препятствий не станет. Как Андрюша за то папу-профессора люто невзлюбил и не уставал приводить в пример растленной буржуазной клики (за Люсиной спиной, разумеется). Как великая любовь начала со временем разрушаться, сначала из-за посторонних дам, потом очень быстро на идейной почве. Прозуменщикова потянула русская правая, Бог и Родина, народные корни и особый путь. А Люсино воспитание этого на дух не принимало, русским шовинизмом она брезговала, а уж антисемитизма не терпела вовсе — кривилась, как от тухлятины. Не вынесла любовь идейных разногласий, с треском развалилась. Под занавес Люся попала под машину при неизвестных обстоятельствах, получила сотрясение мозга, а как вышла из больницы, то на Прозуменщикова более не смотрела, только за пару месяцев заплатила за любовное гнездышко — рассчитала малого, как альфонса.

Потом очень скоро Люся вышла замуж за доктора Глебова из академической поликлиники. Его папа Немировский в своей квартире прописал без звука, одобрил, следовательно, дочкин окончательный выбор. Все данные на Люсю Глебову-Немировскую, как ты догадываешься, с числами; всё аккуратненько у меня было разложено и рассортировано.

Теперь, прелестное дитя, слушай еще внимательнее: совсем становится горячо. Колдовал я как-то с фактами и числами в Люсином досье на компьютере, и вдруг меня пронзила идея, увидел совпадение удивительное…

На одной неделе с разницей плюс минус три дня Люся Немировская попала под машину, а Олеся Скороходка — пропала… То есть, следи: от того момента, как Прозуменщиков Олесю кинул, и до ее безвестной пропажи с Андрюшей все время была Люся Немировская. Если паче чаяния, Олеся у Прозуменщикова как-нибудь объявлялась перед своим исчезновением, или даже после, то Люся это знает, не может не знать, и если пропажа вдруг как-то связана с Прозуменщиковым, то Люся — свидетельница.

Шанс, конечно слабенький, как в картах подтасовка: если, вдруг и всё такое прочее… Но вот чуть ли не в один день с ними несчастья — одна в больнице, другая исчезла из мира живых, — так может, и связь какая-то существует? Тем более очень таинственно Люся под машину угодила, и как аварию с Прозуменщиковым соотнести — никому никогда не разъясняла. А догадки досужие ходили, что чуть ли не он ее толкнул, вот она с ним сразу после и порвала…

Ну, а если Олеся исчезла при содействии Прозуменщикова — то как раз получается тот случай, за который Криворучко обязался платить премию в размере гонорара.

Захочет, скажем, наш друг П. баллотироваться — а ему со стороны конкурента вопросик на засыпку: «Куда малолетнюю, соблазненную тобою девочку девал? С тобою, батюшка мой, куда-то она пошла-поехала, и… навеки пропала!»

Что бы Прозуменщиков на вопрос ни ответил — ему конец! Ответит: «не знаю, не ведаю», скажут: «как же так, с тобой пошла, уехала… От тебя сбежала? В озере утопил ее? Сама с обрыва бросилась?»

Что в лоб, что по лбу, все едино виноват. Опять же роман «Бесы», исповедь у Тихона, получается наш Андрюша бессмертный Ставрогин: совратил девочку и погубил, грех неискупимый по всем параметрам. Ставрогин повесился, между прочим, не вынес вины…

С подобным грузом на совести в высшие эшелоны не баллотируются, в отцы народа не суются. Даже если девочка от него убежала и под машину попала, даже если с моста прыгнула, даже если после дурдома она…

На то, что он ее лично пристукнул, надежд никто не питает, но спросить не возбраняется. Догадка, конечно — конфетка, но вот доказать…

В общем, знал я туго, какой вопрос Люсе Глебовой следует задавать, когда даму встретил. Она, кстати, понятия не имела, что девочка пропала без вести; не знала, и когда это случилось, в каких числах и месяцах… Как у них с Прозуменщиковым роман завершился, Люся его из сознания уволила, к тому же его из МГУ попросили — за академическую неуспеваемость. Был занят другим, позабыл сдать сессию.

Следовательно, Люся далее ни им, ни девочкой Олесей не интересовалась. Ну я и задал Людмиле Евгеньевне Глебовой продуманный вопрос: когда и при каких обстоятельствах она видела в последний раз школьницу Олесю Скоробогатову?

Людмила Евгеньевна очень удивилась: я-то ей как публицист представился, обратного Прозуменщикову направления. Она готовилась сообщить свои ученые мысли относительно феномена (кандидат психологии у нас Людмила Евгеньевна, в МГУ преподает), а я тут с полицейскими вопросами. И не ответила.

Работать с ней пришлось, как лесорубу. Рассказал, как девочка исчезла… Глебова дрогнула, однако устояла. Но я-то видел: она что-то знает. Может, немного, однако то самое чуть-чуть. Либо видела, либо слышала. Как я ее обхаживал, лишь один Бог ведает, да и то не полностью, рассказал бы, да времени нету. Наконец достиг…