— Светуля, не сочти за труд, скажи соседке Оле, что все в порядке, письмо нашло адресата — запомнила?

Света повторила, а Валентин добавил:

— И передай заодно: если у нее есть совесть, то пускай несет пятьсот рублей мне в кассу, а если совести нет, то мы ей прощаем. Хотя Катя за нее на амбразуру легла.

Когда Света ушла, Отче спросил глумливо:

— Дитя, а в действительности ты куда легла? Я почти не спрашиваю, в каком обществе.

Догадавшись, что Отче задал гадкий вопрос исключительно с целью меня развеселить, я не обиделась, лишь ответила:

— Тьфу на тебя, пошлый ты человек.

Далее, благословясь, мы приступили к делу: стали сочинять письмо в США, мобилизовав мои несовершенные знания.

Два часа спустя обоим пришлось признать, что мы потерпели сокрушительное поражение. Мои ограниченные возможности не явились главным затруднением — письмо к Октавии не сочинялось изначально. Дальше «Dear Oktavia» мы так и не пошли. Единственными плодами совместных мучительных трудов оказались забитая мусорная корзина и переполненная пепельница.

Валентин бранился, как извозчик, но делу нисколько не помог. Сколь ни проклинал он Октавию, искомого тона письма не находилось. Мы попробовали и забраковали полдюжины вариантов, начинали сразу по-английски дружеские и деловые письма, но увы! В любой модификации послание сразу выглядело двусмысленным и вопиюще фальшивым, прямо-таки просилось в мусорную корзину, минуя адресата.

— Нет, так дело не пойдет, — сознался Отче Валентин в три часа с минутами. — Какой-то тупик. И не в тебе, дитя, дело. Мнится мне, что сам Криворучко с его свободным владением застрял бы на том же месте. Где-то тут кроется просчет. Съездить бы в ту Александрию, потеребить Октавию самому, вот тогда я, видит Бог, из нее бы все до капли выдоил. Не писатель я, даже не редактор, всего лишь профессиональный собеседник. По-английски только ни бум-бум, а то попросил бы Криворучку выписать командировку в Штаты.

Идея мне показалась, и я подхватила легковесно:

— А ты меня с собой возьми, в качестве ассистента-переводчика. Мы с тобой на пару, да в городе Александрии на Потомаке, да виски из горла под сенью Капитолия! Мечта столетия. Давай попросимся у Криворучко в Америку. Денег даст — ну почему бы не поехать?

— Размечталась, дитятко, — вернул меня на землю Валентин, — ты мне завтра с моей старой хаты живой вернись, тогда об Америке толкуй. Сомнения меня гложут, не попала бы ты со своим лжеавтором прямиком в рай — двадцать пять процентов вероятности по моему исчислению.

— Мой внутренний компьютер диктует ту же цифру — признала я, — но я готова. Вот если бы еще знать, что ты меня в Америку возьмешь, глядишь — я бы смотрела на остальные семьдесят пять совсем другими глазами. Набралась бы храбрости и с Суренчика денег на билеты взяла, а ему бы в ответ игрушечку привезла. Может, тогда и не застрелит…

— Окстись! — в голос завопил Отче. — Умолкни, сумасшедшее дитя! Ты подтвердила самые жуткие мои подозрения! О таких играх и игрушках и мне-то даже кошмарные сны сниться не смеют. Дитя, Христом-Богом молю, верни игрушки дядям и беги подальше со всех ног! Хочешь — действительно в Америку тебя возьму, вот тебе мое дворянское слово: завтра же у Криворучки узнаю. Может, финансирует. Но оставь в покое торговцев смертью, не то не сносить головы ни тебе, ни мне. Всемогущий Боже, вразуми эту идиотку!

Отче Валя долго сотрясал воздух громовыми периодами, пока я не уловила момент вставить слово:

— Валюша, душка, ты меня убедил. Меняю Сурена на Америку. Оформишь командировку в Штаты, клянусь забыть его навек — совершенно честное слово.

— Дитя, ты меня опять шантажируешь? А как, кстати, лжеписателя зовут? Еще и обмануть меня намеревалась, противное дитя. Смотри, доиграешься, выдам замуж за Криворучку — сама тогда попросишь, чтобы застрелили, но будет поздно. Насчет поздно, то, между прочим, уже… Сейчас здесь будет Антон и повезет тебя домой. Езжай завтра с Богом и постарайся все сделать чистенько — позвоню тебе ближе к вечеру. Твоего лже-Сурена держу на крючке, не волнуйся, он за тебя заложник, — продолжал Отче бесконечный прощальный монолог. — В понедельник буду знать о нем все — извини, работа такая. И прощайся с ними как можно скорее. А я в спешном порядке отзвоню работодателю, и — чем черт не шутит — закину удочку касательно Штатов. Вдруг Криворучко санкционирует, Прекрасная Дама отпустит, так, может, и… Хотя про письмо не забывай, возможно, вдохновение накатит, нет-нет, да и подумай.

— Кончай кудахтать и крыльями хлопать, драгоценный Отче! — взбодрилась я. — Посылаешь на смерть, так делай в лучших традициях — со щитом иль на щите (раз!), или грудь в крестах, или голова в кустах (два, и особенно приятно), а также — где наша не пропадала! Я постараюсь не посрамить твоего бизнеса, а ты выколачивай из Криворучки Америку! Адье.

Я помахала на прощанье ручкой и вышла вон. На улице меня ждал Антон в машине и почти бессловно доставил домой. Пятый час пребывал на исходе. Гарика я ждала в семь. Требовалась еще куча времени, чтобы привести себя в должный вид.

Пусть Отче меня простит, но его предостережения пропали втуне. Я собиралась ждать Гарика все оставшиеся дни моей жизни, пока ему не надоест приходить.

Увы, в самом скором времени мне пришлось столкнуться с обратной проблемой. Не успела я залезть в ароматическую ванну, вернее только успела, как зазвонил предусмотрительно протянутый туда телефон. Прорезался друг Сережа и в длинной речи заявил права на мой уикэнд вплоть до воскресного обеда.

Я слушала его молча. Похолодеть теплая вода не позволяла, оцепенение не приходило также… Когда Сергей закончил жизнерадостную тираду, пришло время окатить его ушатом холодной воды. Расслабленное сидение в теплой ванне не способствовало, но я взяла себя в руки.

— Мон шер, — сказала я Сергею, — почему ты никогда не спрашиваешь о моих планах? Я рада, что ты совершенно свободен сегодня вечером и даже завтра утром. К сожалению, о себе я этого сказать не могу. В последний раз я имела от тебя известия в прошлую среду, когда мы ужинали у меня. Сегодня, если я не ошибаюсь, суббота следующей недели. У меня было достаточно времени обдумать планы на уикэнд и согласовать с иной компанией. От тебя, смею напомнить, заявок на мое общество не поступало. Если хочешь спросить, когда я свободна, то отвечу: в прошлые субботу и воскресенье. Сегодня и завтра исключаются абсолютно.

Более стервозной отповеди я не выдавала никогда и никому. Мне самой сделалось противно, однако кодекс благородной дамы требовал облегчить Сергею путь к нашему расставанию. С такой отвратной дамой расстаться будет одно лишь удовольствие. Если пуля меня минует, то в дальнейшем придется продолжить упражнения в стервозности. Восторгов данная перспектива не вызывала, диктовалась исключительно насущной необходимостью. Обижать Сергея не хотелось, тем не менее в мои ближайшие эмоциональные и личные планы он никак не встраивался. Также не могу утверждать, чтобы меня терзал стыд: Сережа в случае подобных трудностей просто-напросто исчез бы со сцены без объяснений, не обременяя себя моими душевными муками. Скорее всего…