Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сомнения налетели на меня, словно майские комары в душном и влажном лесу. Скрестив на груди руки, я стоял перед кроватью и с глубокомысленным прищуром смотрел на девушку в сыром малиновом пальто, лежащей неподвижно и тихо.
Я уже почти созрел до того, чтобы разбудить Яну и спросить, не настораживает ли ее факт, который так сильно настораживает меня, но вдруг бетонной плитой на меня навалилась сонливость. Я присел на край кровати, намереваясь побороться со сном, но борьба эта была скоротечной и завершилась моей безоговорочной капитуляцией. Я рухнул рядом с Яной и в момент окончательного угасания сознания успел ткнуться носом в ее затылок, пахнущий намокшим под дождем луговым сеном…
…Не знаю, проснулся я или нет, но ощущения были отвратительными. Мне казалось, что я падаю куда-то, и мое нутро сжимается в ожидании удара, и нестерпимо болит голова, и сырой сквозняк пробирает до дрожи, и нет сил открыть глаза и подняться с кровати. Я вроде как слышал голоса и шаги; ощущение дискомфорта, словно я валялся в центральном зале железнодорожного вокзала, невольно заставляло сжиматься, подтягивать ноги к животу, втягивать голову в плечи, короче, уменьшаться в размерах.
Пытаясь вырваться из этого полумертвого состояния, я силой воли перевернулся к краю кровати, потом еще раз – и мешком повалился на пол. Я ударился лбом о каменный пол, но почти не почувствовал боли. Сознание по капельке возвращалось ко мне. Я с трудом встал на четвереньки, тараща глаза. Ножки стула двоились, троились. Меня нестерпимо мутило, горечь подступала к горлу. Опершись о спинку кровати, я заставил себя встать на ноги. Когда же я совершил этот подвиг, меня тотчас стошнило желчью. Сплевывая горькую слюну, я оглядел комнату. Яны не было. На полу валялось смятое покрывало. Входная дверь была распахнула настежь. Она качалась на ветру, словно весло, методично загребающее ночной мрак.
"Во как меня колбасит! – подумал я, с отвращением поглядывая на бутыль с вином. – Где же моя ненаглядная?"
Я решил, что ей тоже стало плохо, и она спустилась во двор. Мелкий косой дождь залетал в комнату, сверкал в свете бра. Я шагнул к подоконнику, схватился за него руками. Сердце колотилось в груди с такой отчаянной силой, словно я завершал восхождение на некую горную вершину, граничащую с космосом. Еще один приступ скрутил меня, и я успел лечь животом на подоконник и высунуть голову наружу. "Это я чем-то отравился, – с тупым равнодушием подумал я, подставляя темечко под тонкую холодную струйку, льющуюся с крыши. – Что же я ел вчера? Или вино дерьмовое…"
Я не сразу обратил внимание на множество расплывчатых огней внизу, свет которых пробивался сквозь сетку дождя. И лишь когда услышал гул моторов, догадался, что это сгрудившиеся под домом автомобили. Машины медленно и, казалось бы, бессмысленно передвигались по каменистой площадке, разбрызгивая лужи и шурша щебнем. Темный джип, заляпанный грязью, сдал назад, а затем, переваливаясь с боку на бок, поехал вниз, прочь из деревни. За ним, как за вожаком стаи, устремились другие машины. Они казались мне неуклюжими, неповоротливыми, словно обожравшиеся поросята. "Откуда здесь столько машин?" – подумал я, задрал лицо кверху, поймал ртом струйку воды, прополоскал.
Колонну замкнул микроавтобус, подозрительно напоминающий тот, который встречал Яну в аэропорту. Возможно, я ошибался, потому что в моих несфокусированных глазах мир представлялся мутным и искаженным. Как бы то ни было, мне не стоило торчать в окне, словно в портретной рамке, привлекая своей зеленой физиономией ненужное внимание. Не могу сказать, что эта мудрая мысль пришла ко мне с опозданием. Она вообще не посетила мое затуманенное сознание, и я загонял микроавтобус в поле своего зрения до тех пор, пока машина вдруг не остановилась. Раскрылась дверца, кто-то вышел наружу и показал рукой на меня. Из микроавтобуса вышло еще двое или трое. Шлепая обувью по мокрой глине, они быстро направились во двор.
"Как же мне плохо!" – подумал я, прикладывая ко лбу холодную ладонь.
Но как может быть по-настоящему плохо, я узнал через мгновение. В комнату вошел худой, жилистый мужчина с землистым лицом и без каких-либо объяснений врезал мне кулаком в живот. У меня остановилось дыхание, тупая боль заставила меня сложиться пополам и рухнуть на пол. Я услышал, как в комнату зашел еще кто-то, и вслед за этим мне в лицо полетела нога в тяжелом ботинке. От жестокого удара по губам во все стороны брызнула кровь.
– Аккуратнее! – сказал я по-русски, потому как не смог вспомнить, как это словно звучит по-испански. Естественно, незнакомцы не поняли, о чем я их попросил, и стали бить меня ногами все сразу.
Мне казалось, что мою голову вот-вот разорвет изнутри адская боль. От удара каблуком у меня хрустнул нос, последовавший вслед за этим удар сбоку дал некоторое представление о прямом попадании артиллерийского снаряда в ухо… Мое лицо залилось кровью. Я плевался ею во все стороны, что-то мычал и покачивался, как только родившийся теленок. И вдруг с необыкновенной ясностью понял, что меня целенаправленно и осознанно убивают, что эти люди будут пинать мою голову до тех пор, пока от болевого шока не остановится мое сердце, или взбитые как в миксере мозги перестанут управлять телом.
Эта мысль, что я стремительно приближаюсь к цифрам, которые впоследствии будут высечены на моей могильной плите, вырвала из моей груди дикий, нечеловеческий вопль. Мои экзекуторы, должно быть, решили, что таким образом я известил их о своей агонии, и потому отошли на шаг и начали с интересом наблюдать за мной. Сам не могу понять, как мне удалось так быстро подняться на ноги. Наверное, душа уже устремилась наружу, да зацепилась за что-то и потянула тело за собой. Продолжая орать, я схватил со стола бутыль с вином и страшным ударом разбил ее о голову стоящего по правую руку от меня незнакомца.
Человек рухнул, как подпиленный баобаб, щедро поливая кровью пол. Его коллеги, не ожидавшие такого поворота событий, попятились