class="p1">– Нет-нет! Все было на высоком уровне. Просто у меня с водителем обнаружились кое-какие общие интересы…

– Нет проблем, – с готовностью помочь, ответила диспетчер. – Назовите адрес, на который было вызвано такси.

Я помнил только название деревушки, потому как ни улицу, ни номера дома не знал. Диспетчер заверила, что вполне достаточно и этого, ненадолго замолчала, а потом сочувствующим голосом сообщила, что такого заказа у нее не значится.

– Этого не может быть! – сказал я. Мое возвращение к жизни могла обратить вспять любая неудача.

– Никто из наших водителей в том направлении не ездил, – тверже повторила диспетчер и, догадываясь о причине нашего разногласия, спросила: – А вы уверены, что заказывали такси из нашего таксопарка?

– А разве… – расстроенным голосом пробормотал я, – разве у вас нет единой диспетчерской службы?

– К сожалению, нет. Но я постараюсь вам помочь. Назовите номер телефона, по которому вы заказывали такси.

Этого номера я вообще знать не мог, потому что такси по просьбе Яны заказывала хозяйка дома. Не знал я и фамилии таксиста.

– В таком случае, вашу проблему решить невозможно, – вынесла приговор диспетчер. – В Мадриде и пригороде двести тридцать таксомоторных парков. Может, вы хотя бы номер машины запомнили?

"Ни хрена я не запомнил!" – вместо ответа подумал я и отключил связь.

Аппетит несколько поубавился. Я попросил официанта сначала принести мне крепкий кофе – без сахара. Что ж я был таким доверчивым? Почему не усомнился в том, что записка, которую передал мне таксист, была написана Яной? Потому что очень хотел получить от Яны записку, очень ждал от нее каких-то необыкновенных, волшебных, чарующих слов. Вот и выхватил из рук таксиста бумажку, горя желанием поскорее ее прочитать. Некогда мне было заниматься логическими упражнениями, сомневаться, подозревать, потому что мои губы еще горели от поцелуев, мои руки еще хранили тепло ее нежного и хрупкого тела.

Неудача обезоруживающая! Мне позарез нужен был таксист. Он оказался едва ли не самой главной фигурой в моем расследовании. Он стал главным свидетелем, ибо он знал того, кто написал записку; знал того, кто точно назвал день, место и время совершения теракта.

Я машинально проверил нагрудные карманы, хотя помнил, как в порыве эмоций Яна кинула записку себе под ноги. Надо было ее сохранить. Хотя, человек, писавший ее, наверняка изменил почерк до неузнаваемости. Когда я читал ее в первый раз, то обратил внимание, что почерк похож на детский; в нем угадывалось излишнее внимание к начертанию букв.

К ребрышкам мне подали бокал пива и белый хлеб, смазанный оливковым маслом и натертый чесноком и томатом. Погруженный в свои мысли, я не замечал вкуса, хотя повар нарочно стоял рядом со мной, ожидая высочайшей оценки своему кулинарному искусству. Вместо оценки я оставил ему щедрые чаевые и попросил срочно вызвать такси.

Пробиться в центр города оказалось необыкновенно трудно. Главные магистрали были перекрыты полицейскими пикетами, и таксисту пришлось отыскивать окольные пути. Мы проезжали по узким улочкам, сворачивали во дворы и арки, но всюду натыкались на бесконечные колонны манифестантов. Казалось, что на улицы вышли все жители Мадрида.

– Пожалуй, вам проще будет пешком, – сказал таксист, потерявший надежду довезти меня до нужной улицы. Он заехал на тротуар и заглушил двигатель.

Я последовал его совету и, купив в газетном киоске карту города, пошел к клубу напрямик, через парки и скверы. На старинной площади с прямоугольной стелой путь мне преградила еще одна колонна людей с транспарантами и флагами. У меня не хватило терпения ждать, когда эта людская река закончится, и я смешался с толпой. Некоторое время мне пришлось идти в гуще манифестантов. Несмотря на то, что меня окружало никак не меньше нескольких тысяч человек, было необыкновенно тихо. Люди шли молча. Раздавалось только редкое покашливание да шуршание обуви по полированной брусчатке. Я рассматривал лица людей. Я видел выражение злости, боли, отчаяния, но никто не кричал, не провоцировал толпу. Слева от меня шла пожилая женщина и беззвучно плакала. Глаза ее были красные, словно она только что резала лук для эскуделлы.

Я вдруг подумал, что в какой-то мере причастен к трагедии, которая заставила всех этих людей выйти на улицу. Я не утруждал себя размышлениями о том, в какой именно степени я виноват перед этим народом, что я мог сделать и чего не сделал, чтобы избежать вчерашнего взрыва. Я ничего не подсчитывал, не анализировал и не сопоставлял, а просто шел в молчащей многоликой массе и прислушивался к своим ощущениям. Если бы испанцы знали, каким роскошным цветком раскрывается в моей душе нежность, когда я вспоминаю Яну, эту сверхмощную бомбу, это национальное наказание, этот катаклизм, случайно не сработавший, случайно выпавший из рук сатаны… Если бы они знали об этом, что сделали бы со мной?

Я выбрался из толпы, словно из бурной горной реки, и через арку вышел прямо к кондитерскому магазину. Прошел еще немного вверх по улице и остановился перед дверями клуба.

Что за чертовщина! Металлической двери с нарисованным на ней пегасом нет. Из пустого проема клубами вылетает известковая пыль. Изнутри доносятся тяжелые удары… Я ринулся в проем, спустился по запыленной лестнице в подвал и едва не сбил с ног рабочего в оранжевой спецовке.

– А где сотрудники клуба? – спросил я его, глядя на то, как рабочий ударами кувалды разрушает кирпичную кладку.

– Клуба нет! – крикнул он мне, не прекращая работу.

– Что значит нет?

– Здесь будет обувной магазин… Осторожнее, стена может обрушиться!

Я свернул в коридор и, путаясь в обрывках электрических проводов, добрался до кабинета, в котором располагался архив. Дверь была сорвана с петель и нависала надо мной, как разводной мост. В пустом кабинете гуляло эхо. Один-единственный стеллаж, стоящий у стены, был присыпан известковой пылью, словно кулич сахарной пудрой.

От злости я двинул ногой по двери, и она с ружейным хлопком упала на пол.

– Здесь был архив! – крикнул я рабочему, который с эффективностью бульдозера валил очередную стену. – Куда он переехал?

– Что? Архив? – переспросил рабочий, и снова врезал кувалдой по стене: бумммм!

Мне хотелось отобрать у него кувалду и врезать по желтой каске.

– А-а! Вспомнил! – известил рабочий и снова – буммм! Сильно рискуя, я встал прямо перед ним, заслоняя собой остатки стены.

– Вспомнил, – повторил рабочий и вынул из кармана крохотный клочок бумаги. – Вот телефон. Все, что касается архива – здесь.

Я выхватил из его руки бумажку и, глотая пыль, побежал наверх. Там, под козырьком, с которого лилась вода, я набрал номер.

– Перезвоните позже, идет инвентаризация архивов! – услышал я знакомый звонкий