слышал его колкости. Противостояние наше началось ещё в детстве: тогда младшему из сыновей Одина не понравилось, что его отец с любопытством глядел, как рыжий противный мальчишка, то есть я, творил всевозможные иллюзии. Ревность взыграла, и Хеймдалль принялся всячески досаждать. Он обвинял меня в воровстве, обмане и всевозможных проступках, начиная от разбитых им самим кувшинами и заканчивая лживыми обвинениями в оскорблениях его девяти матерей, настоящую из которых никто не знал. Я никогда не славился праведным и мягким характером, но ни при каких обстоятельствах не стал бы говорить что-либо про родителей. Так, все заявления обиженного были пустыми и обманчивыми: золотой и вечно правильный Хеймдалль жаждал внимания и просто невзлюбил ещё одного названного брата, что даже не знал своего отца и носил имя матери — Нальсон. За это многие няньки жалели меня и утешали, что ещё больше бесило правильного мальчика. Однажды он осмелел на столько, что заявил, якобы меня породили черви, и грязному отребью не мест среди правильных и чистых. Тюр, который услышал громкое заявление Хеймдалля, позже выпорол его.

С годами неприязнь только усиливалась: он верил, что в мире существует только абсолютное добро, творимое исключительно асами, и абсолютное зло, которое представляли все остальные существа, а так как мои истинные родители были никому неизвестны, а дар не походил на обычное колдовство, то я сразу же числился в списке плохих. Вечные перебранки и метание скрытых оскорблений стало нашим привычным делом при встречах, что я даже перестал обращать внимание. С годами детская ревность прошла, заменяясь завистью. В отличие от бесполезного него у меня был настоящий дар сотворения иллюзий: пролетающая низко птица, ползущая змея и даже огромная корова, отмахивающаяся от мух — всё это получалось благодаря изнурительным тренировкам до крови из носу и ужасным головным болям. Но разве кто-то замечает, чего стоит успех?

Апогеем нашей вражды стал случай с великаном, что вызвался восстановить Асгард после войны с ётунами — многие здания, как и сам город, утопали в развалинах. Каменщик искусно трудился над городом день и ночь, не называя цены, а когда работа завершилась, то потребовал Солнце и Луну, желая стать хранителем миров. Тогда-то Один и решил испытать мои навыки иллюзий. В тот день великан заявился в Асгард вместе со своим исполинским скакуном, для которого я и сотворил марево кобылы из обычной лошади. Гигантский жеребец тут же повёлся на обманку и ринулся догонять её. Увидев дикие звериные скачки, великан побежал разнимать лошадей и не заметил, как попал в ловушку Тора, что убил его, столкнув огромный валун сверху. Так, Асгард был восстановлен непревзойденным каменщиком, Один получил в дар великолепного скакуна великана с белоснежной гривой — Слейпнира, а я заслужил похвалу и награду наравне с Тором. Но вместе с тем пришла и ещё большая зависть Хеймдалля, что пренебрежительно называл меня колдуном и нарекал иллюзии уделом слабых и немощных мужчин. Пусть так: каждому своё мастерство открывается.

Дорога от Биврёста не занимала много времени, и вскоре козлы выехали на центральную улицу, ведущую к чертогу Одина. Валаскьяльв представлял собой каменный замок с многочисленными залами, которые украшали колонны и сотканные рукой Фригг полотна с сюжетами из легенд. Внутренние залы чертога всегда благоухали ароматом цветов и деревьев, пруды пестрели от блеска проплывающих рыб, а на перилах балконов постоянно щебетали птицы. Трэллы сновали по коридорам, таская вещи, свитки и еду или же протирая до блеска стены и полы. Воины-стражники несли караул на каждом уровне, крепко сжимая рукояти топоров и копий. Вальгалла находилась с другой стороны горы, но даже отсюда был слышен гул эйнхериев, праздно проводящих время — бесполезное сборище марионеток.

Широкая дорога доходила почти до самого пика и прерывалась просторной конюшней с пастбищем, где отдыхали лошади, козы и даже овцы. Оттуда по лестницам гости следовали в Медовой зал, что служил местом сбора и для пиршеств, и для тинга. Миновав кованные ворота с узором вереска, мы оказались внутри просторной комнаты, которая ломилась от толпы гостей. Под высокими потолками висели многочисленные свечи, разгоняющие полумрак, таившийся в этих стенах. Громоздкие дубовые столы протянулись вдоль залы и ломились от обилия еды: овощи, ароматные травы и миски со свежими ягодами, только что испечённый хлеб, глубокие тарелки с похлёбкой, жаренное мясо кабана и рыба, пироги с брусникой, малиной и вытащенные из погребов вина с элем — чего тут только не было и дразнило животы манящим запахом. Скальды пели и играли на инструментах, ударяя в барабаны и перебирая струны лир. Трэллы носили подносы с блюдами, лавируя между гостями. Знакомые лица мелькали всюду, однако Сиф, как и всегда, умело рассчитала время, не оставляя нам возможности перекидываться бесполезными фразами и слухами. И хоть в этом был свой плюс, Лебедь подобного не терпела.

Тор уверенно занял центральное место правого стола, а мы разместились рядом. В центре на громоздком троне сидел Один: тяжёлый чёрный плащ с мехом лежал на его плечах, скрывая синие одежды, а единственный голубой глаз внимательно разглядывал собравшихся. Слева от него сидела угрюмая Фригг, решившая нацепить на себя все драгоценности разом — видимо, волновалась и боялась конкуренции за звание прекрасной. За тем же столом сидели их сыновья — любимчик Бальдр и слепой Хёд. Остальные гости сидели, где желали, и только три места левого стола горделиво пустовали в ожидании особых персон. А они себя ждать не заставили, и как только Один взмахнул рукой, двери отворились, впуская ванов — истинных детей природы, как их именовали асы. Во всех мирах их осталось всего четверо: морской Ньёрд и трое его детей, рождённых в один день и похожих друг на друга как капли воды.

— Впереди старшая из них, наместница Ванхейма — Фрейя, — принялась пояснять Сиф. — Она считается богиней природы и любви. Говорят, что красивее неё не найти никого во всех девяти мирах, и стоит сказать, что я согласна.

Высокая и статная Фрейя уверенно шла по зале, улыбаясь и кивая в знак приветствия. На вид ей было около тридцати, светлые волосы спускались вдоль поясницы, скрытой красным суконным платьем. Черты лица её были мягкие, спокойные, синие глаза светились лучезарностью и внутренней силой, сломать которую непросто.

— М-м, недурная, — буркнул Тор, покручивая кубок с вином и заставляя Лебедь закатить глаза от досады.

— За ней идёт Фрейр — самый красивый мужчина из живущих, покровитель плодородия, талантливый капитан морей и стратег, — продолжила Сиф, кивая на рослого вана с собранными в хвост белокурыми волосами. Шагал он