Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уверившись, что вокруг никого нет, я села на скутер и заревела так, как не ревела еще никогда в жизни. Потом завела мотор и, рискуя жизнью на шоссе, без шлема, ничего кругом не различая сквозь слезы, поехала прямо к Беатриче.
* * *
Я припарковалась напротив «Винтажной одежды» и стала ждать.
Через пять минут она увидела меня и ужаснулась. Я, наверное, была вся черная от туши, с опухшими глазами. Беатриче, спросив разрешения у начальницы, подняла указательный палец, словно говоря: всего минуту.
Потом встревоженно выбежала ко мне:
– Твой брат? Отец? Кто умер?
– Я умерла! – выкрикнула я и снова заревела.
Беатриче тут же сменила выражение лица.
– Ты живая, дура, а мне надо работать! – Если хочешь что-то рассказать, – досадливо прибавила она, – подожди до шести.
Она поспешно вернулась в магазин, рассыпаясь в извинениях перед начальницей, и принялась раскладывать свитера. Будь у меня с собой больше денег, я бы пошла и купила какой-нибудь лифчик или майку, только чтобы посмотреть, как она справляется с работой. Но у меня было всего пять евро и, как ни странно, аппетит. Я зашла в «Мушмулу», попросила горячий тост. Потом рухнула за столик, обхватила голову ладонями и так и сидела, пока Беатриче, закончив смену, не пришла и не уселась напротив.
– Мы больше не подруги, – начала она укоризненно, – и ты не можешь вот так прибегать ко мне, когда у тебя какой-то кризис. Сходи к психологу.
– Я уже месяц езжу за тобой на скутере.
– Знаю. Думаешь, я не заметила?
– Ну конечно, разве может что-то ускользнуть от тебя, о всемогущая?
Беатриче поднялась, заказала два «Негрони», вернулась к столику с полными стаканами – алкоголь и лед. Пододвинула один ко мне:
– Ну, что стряслось?
– Марки сказала, что мои стихи – дерьмо. Что у меня нет таланта, я ничтожество, полный ноль.
– Марки просто недотраханная, это все знают. И потом, что он дает, этот талант? – Беатриче отпила глоток, вытянула ноги. Посетители смотрели на нее, поедая взглядом, перешептываясь на ее счет. – Вот эти костюмы, например, ты только глянь, какое впечатление они производят. – Она пощупала воротник пиджака, погладила материю. – Они подержанные и ничего не стоят. В магазине мне разрешают ими пользоваться. Я беру на один день, ношу, фотографируюсь и возвращаю. Вот что работает: выкручиваться, приспосабливаться, пускать пыль в глаза. Запиши где-нибудь в своем дурацком дневнике, что я начинала с продажи подержанной одежды. Может, пригодится потом.
Ты всегда оказываешься права, Беатриче.
– И знаешь, сколько теперь у меня подписчиков в блоге?
Я заметила, как блеснули ее глаза, как мелькнула в них зеленая искорка.
– Три тысячи пятьсот шестьдесят два. Почти четыре тысячи, Элиза!
Я взяла стакан, залпом выпила, и меня чуть не вырвало. Едва сдержалась.
– Тот факт, что я неудачница, а ты всегда на коне, никак мне не помогает, знаешь ли.
Беатриче прищурилась:
– Ты меня этим летом выбесила, знаешь ли.
– Ты можешь простить меня?
– Не думаю.
– Ты мне нужна, Беатриче. Я хочу начать все сначала.
– С самого начала? Ладно. Тогда иди, за коктейль я заплачу. И не выключай мобильник.
Она заставила меня встать, проводила к выходу, потом пошла к кассе. Я, ничего не понимая, вернулась к скутеру. Зазвонил мой мобильник, на экране высветилось ее имя.
– Что это за прикол? – сказала я в телефон.
– Пойдем завтра вместе в центр? Суббота, я не работаю.
Мне стало смешно:
– Как в прошлый раз, когда мы в итоге оказались в Марине-ди-Эссе и воровали джинсы?
– Нет, сейчас взаправду.
– И что мы с тобой будем делать в центре?
– Фигней страдать. Как все нормальные девчонки.
Она положила трубку. Я обернулась: Беатриче выходила из бара. И я, как завороженная, совершенно беззащитная, побежала ей навстречу. Это было сильней меня. Беатриче улыбалась: она обожала побеждать.
Мы бросились в объятия друг друга с такой силой, что я до сих пор ощущаю на себе ее руки.
23
Королевы вселенной
Осталось еще буквально два эпизода, над которыми стоит подумать.
А потом, дорогая Элиза, придет время распрощаться с лицеем, с окном, глядящим на море, с сумасшедшими разъездами на скутере, с тюрьмой, из которой ты так жаждала сбежать, – и что в итоге? Моранте об этом уже написала: «Ты думал, это лишь точка на карте, но это место везде».
«Читайте “Остров Артура”, – всегда говорю я девочкам. – Будущее строится на потерях. Не прибавляется ничего, кроме ностальгии». Я вижу, как они посмеиваются. Не верят мне. Думают, должно быть: «Послушайте-ка эту неудачницу, – как я когда-то думала про Марки, – ничего в жизни не добилась, вот теперь и нудит». Вообще-то, с тех пор как я начала все это писать, я всякий раз, подходя к зеркалу, и правда вижу свою лицейскую учительницу итальянского, латыни и греческого. Я даже неосознанно выбрала такие же квадратные очки для чтения в такой же зеленой оправе, как у нее.
Однако неправда, что я ничего не добилась в жизни.
Я думаю, это глупость, что называться достойным и уважаемым может лишь тот, кто зарабатывает миллионы, носит фирменные трусы и фотографируется целыми днями. У меня на холодильнике копится гора штрафов. Я не умею парковаться. И хоть я и склонна подчиняться правилам, невозможно хотеть от меня, чтобы я соблюдала все запреты на парковку: их слишком много. Моими волосами нужно срочно заняться; но у кого есть время на парикмахерскую? Мне нужно разобрать одну стирку и запустить еще три. По будням я каждое утро поднимаюсь в шесть, чтобы быстренько сделать какие-то основные домашние дела и успеть на работу. Я выкручиваюсь. После работы бегу за покупками. Четыре дня в неделю с превышением скорости мчусь на другой конец города, чтобы успеть на тренировку или на игру. Пролистываю почту в телефоне под уличным фонарем. Ненавижу это. Раздражаюсь. Звоню матери, отцу, выслушиваю их жалобы: они постарели, у него диабет, у нее депрессия, и все это валится на меня, как будто я – их единственный ребенок. Выкраиваю для себя ровно полчаса, чтобы зайти в свой любимый книжный за минуту до закрытия – в тот, что на углу виа Сарагоцца. Продавец очень даже приятный, но я никогда не прошу у него совета: выбираю новый роман интуитивно. Потом на трибунах с удовольствием превращаюсь в ковбоя Филиппа Мейера или в сбежавшего сироту Ричарда Форда, пока вокруг все кричат