— И чем они "не того"?

— Ну-у-у, — протянула она, явно подбирая слова, — магия у них редкая. Да и сами они хлюпики физически. Но то — человек, а зверь их — о-го-го! Блондины, ну или светло-русые. Мстительные. Очень злопамятные. Если такому дорогу перейдешь — всю жизнь оборачивайся.

— А что за магия странная? — мне стало действительно интересно, все же малыша растить и нужно знать, что он за перевертыш такой особенный.

— Как правило — это стихия холода во всех ее проявлениях, — отвечая мне, Ксани выдергивала из большой кучи светлые неровно обрезанные куски меха. — Но бывают и прорицатели, и маги крови. Кого среди них только нет, Астрид.

— Выходит, по твоим словам, мой Комир — злобный белобрысый хлюпик с редкой магией, — недовольно подытожила я.

— Нет, все несколько иначе, Астрид, — улыбнулась она. — Он будет грозным зверем под маской хилого перевертыша. Росомаха, медведь или даже дракон. Среди них встречаются и такие. Редко, но все же. Вот за это ящеры их и недолюбливают. Мало кому нравится признавать, что предки оборотней и драконов в одной люльке лежали. Но против фактов не попрешь.

— Комир — медведь, — уточнила негромко. — Так Хрут сказал.

— Хрут? — Ксани забавно приподняла бровь. — Да что драконы в крови перевертышей понимают?

— Ну, Ксани, так ты сейчас сама же сказала — предки в одной люльке спали, — вернула я ее же слова.

— Ну-у-у, да, — фыркнула она и разложила на земле шкурки для будущего детского белоснежного плаща.

— Ладно, шей, — сдалась я. — Раз ему положен светлый плащ, то так тому и быть. А этот я младшему сынишке Шафата отдам.

— Шафата? — она приподняла бровь. — Да они скорее Яськи. Я все чаще вижу — с пацанятами этими, как с родными, возится.

— Я за ней не слежу, — проворчала в ответ, — не знаю, с кем эта особа там возится. Так что у тебя с муженьком? — напомнила я ей о своем вопросе.

— Ничего, — пробурчала лиса и, отвернувшись, принялась раскладывать шкурки, примерно прикидывая, как сшивать плащ.

— Прямо так и ничего? — не отстала я от нее.

— Я его терплю, что еще надо? — прошипела эта недотрога.

— А ночи холодные... — невзначай подметила я.

— У меня теплое одеяло, Астрид!

— И только оно?

— Отстань! — прошипела она.

Тихо засмеявшись, я занялась своим делом.

Мимо нас прошел один из воинов и скинул чуть поодаль от огнища охапку свежих толстых дров. Взглянув на нас, мужчина довольно улыбнулся. Я не сразу поняла выражение его лица. Только когда он отдалился и к нему подбежал мальчишка лет десяти, все встало на свои места. Он просто увидел, что я крою детскую зимнюю одежду, и смекнул — и его приемышу будет обнова.

У меня на душе как-то разом потеплело. Все я делаю правильно!

— Ксани, — позвала свою порой чрезмерно фыркающую подругу. — А ты сапожки шить умеешь?

— Если только кто-нибудь заготовки деревянные для подошвы сделает, — задумчиво произнесла лиса и тут же отыскала взглядом своего льва.

Тагар, словно почувствовав ее, обернулся.

Хм... Надо же, как у них все.

Улыбнувшись, я вернулась к своей работе.

Весь вечер меня мучило странное ощущение нависшей над нами беды. Возможно, виной было слишком уж приподнятое настроение, царившее в разбитом лагере. Или тот факт, что я, наконец, оказалась под защитой, в тепле и сытости и подсознание всё искало подвох и опасалось, что всё это временно.

Или это мой дар прорицателя тихо шептал не расслабляться.

Но как бы там ни было, а в душе растекался липкий страх и причин ему я не понимала.

Мой взгляд то и дело смещался в сторону притихшего Комира. Он сидел у поваленного бревна возле костра и, не отрываясь, глядел на танец язычков пламени. В перешитой наспех плотной рубахе Ярвена, штанишках, раздобытых у кого-то Тагаром и в портянках, сделанных мною. И вроде приодет и умыт, радуйся и играй. А нет, вид у Комира делался таким провинившимся, печальным. Дара вертелась рядом. Скручивала лоскутки ткани и ссыпала в мешочки сухие травы и, стоило ей отвлечься, как малец начинал мычать и тыкать пальцем в её работы.

Вот это лишь усиливало мою тревогу.

Комир — прорицатель и куда сильнее меня.

Он явно что-то видит и знает, но не желает делиться с другими.

Поймав мой взгляд, он виновато опустил голову и поежился.

Его покаянный вид нервировал.

Поднявшись, я сделала несколько шагов к нему, но мальчик заметил это и, вскочив, убежал в сторону леса. Его за руку тут же поймал Хрут и, покачав головой, указал в сторону кухни. Малец, оскалившись, выдернул ладонь из захвата и засеменил к палатке, где набиралась сил раненая жрица. Ей с каждым днем становилось лучше, но вставать она ещё не могла.

Остановившись, я взглянула на недовольное лицо Хрута, на маленького Комира, на Шафата, готовящего в огромном котелке наваристый суп. Рядом крутилась Яська и подсовывала рыженьким приемышам повара куски вареного мяса.

И вроде всё спокойно, а на душе смятение.

— Ты чего это сегодня, Астрид?

Повернувшись, я уперлась взглядом в Ксани.

Она улыбалась, но...

Ее образ поплыл. Я вроде и видела всё тот же лес, но окутанный в густые сумерки. Над деревьями стелился ночной туман, окутывая голые кроны щупальцами. Вскрик, как будто мой и окрик Ксани. Она бежит ко мне, хочет помочь... Да... Я понимаю это, ровно и то, что мне больно. Но вдруг рядом со мной пролетает нечто. Нож. Я пытаюсь пошевелить губами, предупредить, но... не могу. Мгновение и перед Ксани мелькает тень грозного льва...

— Астрид, — картинка развеялась, я снова видела лишь улыбающуюся лисицу. — Ну чего ты такая странная?

— Будет бой, — выдохнула я. — Тагар...

— Что? — она вздрогнула. — Что Тагар? Не молчи, лера!

— Целитель. Нужен будет сильный целитель, или...

— Никаких или! — её лицо побелело. — Что с ним будет? Ну что ты