зрелости он занялся караванным делом и в возрасте двадцати пяти лет поступил на службу к богатой вдове по имени Хадиджа. Его рассудительность и цельность произвели на нее глубокое впечатление, постепенно отношения между ними стали глубже, переросли в любовь. Несмотря на то, что она была на пятнадцать лет старше его, они поженились, и этот брак оказался счастливым во всех отношениях. В долгий одинокий период, который ему предстоял, когда в Мухаммеда не верил никто, даже он сам, Хадиджа неуклонно оставалась рядом, утешала его и оберегала слабый огонек надежды. «Бог, – гласит предание, – утешал его через нее, ибо она облегчала его ношу».

После женитьбы Мухаммеда прошло еще пятнадцать лет приготовлений, прежде чем началось его служение. На горе Джабаль-ан-Нур в предместьях Мекки была пещера Хира, куда часто удалялся Мухаммед, нуждаясь в уединении. Всматриваясь в тайны добра и зла, не в силах смириться с неотесанностью, суевериями и братоубийством, которые считались обычным делом, «это огромное пылающее сердце, кипящее и бурлящее, как великое горнило мыслей», стремилось к Богу[175].

Пустынные джинны не имели отношения к этим стремлениям – в отличие от одного божества. Ему, именуемому Аллахом[176], жители Мекки поклонялись не как единственному, но тем не менее как внушающему трепет Богу. Творец, высший опекун, определяющий судьбу человека, он был способен вызывать истинно религиозные чувства и неподдельную преданность. Приверженцы религиозного созерцания тех времен, называемые ханифами, поклонялись исключительно Аллаху, и Мухаммед был одним из них. Во время религиозных бдений, зачастую продолжавшихся всю ночь, реальность Аллаха становилась для Мухаммеда все более очевидной и вызывающей трепет. Грозный и прекрасный, реальный как жизнь, как смерть, как вселенная, предопределенная им, Аллах, по мнению Мухаммеда, гораздо более велик, чем полагали его соотечественники. Этот Бог, чье величие изливалось из пустынной пещеры и заполняло все небеса и землю, явно был не просто каким-то божеством или даже величайшим из богов. Он был тем, на что буквально указывало его имя: тем самым Богом, Единственным, не имеющим себе равных. Вскоре из этой пещеры должна была раздаться величайшая фраза на арабском языке – полный глубокого смысла, благоговейный возглас, способный сплотить народ и распространить его силу до пределов известного мира: «Ля иляха илля Ллах!» Нет божества, кроме Аллаха!

Но прежде, примерно в 610 году, пророку предстояло получить свою миссию. Постепенно, по мере того, как приходы Мухаммеда в пещеру становились все более притягательными, повеление, которое позднее он счел предопределенным, обретало форму. Это было то же повеление, которое ранее выпало на долю Авраама, Моисея, Самуила, Исаии и Иисуса. Откуда бы и когда бы ни исходил этот призыв, по форме он может быть разным, но суть остается одной и той же. Глас с неба объявляет: «Ты назначен». В Ночь Могущества (Ночь аль-Кадр), когда необычный покой пронизал все сотворенное и вся природа обратилась к своему Господу, в разгар этой ночи, говорят мусульмане, Книга открылась готовой к этому душе. Некоторые добавляют, что в годовщину этой Ночи можно услышать, как растет трава и говорят деревья, и те, кто услышит это, становятся святыми или мудрецами, ибо в ежегодное возвращение этой Ночи можно видеть все вокруг сквозь персты Бога[177].

В первую Ночь Могущества, когда Мухаммед лежал на полу пещеры, а разум его был скован глубочайшим созерцанием, явился ему ангел в облике человека. И этот ангел велел ему: «Провозглашай!»[178], и он ответил: «Я не провозглашающий»; после чего, как сообщал сам Мухаммед, «ангел взял меня в объятия, пока не достиг предела моего терпения. Потом он отпустил меня и снова сказал: «Провозглашай!» И опять я ответил: «Я не провозглашающий», и опять он взял меня в объятия. Когда он вновь дошел до предела моего терпения, то сказал: «Провозглашай!», а когда я и теперь возразил, обнял меня в третий раз, возгласив:

Читай во имя твоего Господа, Который сотворил все сущее, сотворил человека из сгустка крови.

Читай, ведь твой Господь – Самый великодушный.

Он научил посредством письменной трости – научил человека тому, чего тот не знал[179].

Коран 96:1–3

Когда Мухаммед вышел из транса, ему показалось, что услышанные слова выжжены в его душе. В ужасе он бросился домой, где рухнул в припадке. Оправившись, он сказал Хадидже, что стал либо пророком, либо «одержимым». Поначалу она возразила против такого различения, но, выслушав рассказ Мухаммеда полностью, стала его первой новообращенной – что, как часто отмечают мусульмане, само по себе говорит в пользу его достоверности, ибо если кто и понимает истинный характер мужчины, так это его жена. «Возрадуйся, о дорогой муж, и будь весел, – сказала она. – Ты станешь пророком этого народа».

Можно представить себе духовные страдания, ментальные сомнения и волны опасений, последовавшие за пережитым. Был ли тот голос в самом деле Божиим? Прозвучит ли он вновь? И главное, чего он потребует?

Голос звучал неоднократно, его повеления всегда были одинаковы – «провозглашай». «О завернувшийся! Встань и увещевай! Господа своего величай!» Жизнь Мухаммеда больше не принадлежала ему самому. С того момента она была отдана Богу и человечеству, целеустремленному проповедованию вопреки неотступным гонениям, оскорблениям, бесчинствам, – проповедованию слов, которые Богу предстояло передавать ему в течение двадцати трех лет.

Содержание этого откровения мы оставим для последующих разделов. А здесь поговорим только о реакции, которую оно вызвало, и отметим, что сплошь и рядом оно было притягательным для человеческого разума, направляемого религиозной проницательностью.

Во времена, пронизанные верой в сверхъестественное, когда чудеса воспринимались как ремесло большинства посредственных святых, Мухаммед отказывался поощрять людское легковерие. Падким на чудеса идолопоклонникам, ищущим знамений и предвестий, он недвусмысленно заявлял: «Бог послал меня не творить чудеса, а проповедовать вам. Да славится мой Господь! Чем я лучше человека, посланного в качестве просветителя?»[180] С самого начала и до конца он противился всем попыткам возвеличить его собственный образ. «Я никогда и не говорил, что в моей руке сокровища Бога, что мне известно сокрытое или что я был ангелом. Я всего лишь проповедник слов Бога, посланец с вестью Бога людям»[181]. Если искать знамений, то величия не Мухаммеда, а Бога, и для этого достаточно лишь открыть глаза. Небесные тела, совершающие стремительное и безмолвное движение по небосводу, непостижимое устройство вселенной, дождь, своим падением оживляющий иссушенную землю, пальмы, гнущиеся под тяжестью спелых плодов, груженные богатым товаром корабли, плывущие по морям, – может ли все это быть делом рук каменных богов? Какие глупцы будут взывать о