– Очень сердился, что вы уехали, не дождавшись его.

– И вы подпали под обаяние барона Таубе! – улыбнулся Лыков. – Ох, не первая! Спору нет, Виктор Рейнгольдович красавец. А еще умный, порядочный, храбрый. Кавалер Георгиевского оружия! Пойдемте, я вас с ним познакомлю, он давний мой товарищ.

Клавдия Провна покраснела:

– Некогда мне с баронами знакомиться. И вообще, все мужчины одинаковы. Ну, почти все…

– Барон – это вам не все! Штучный товар! Ну хорошо. Мы закончим с японцами и устроим пирушку. И туда я вас, как свою сообщницу, приглашаю.

Алексея буквально распирало от радости. Хотелось прыгать и орать песни. Или отпустить всю каторгу на волю. На худой конец познакомить Инцову с Таубе – пусть теперь в него перевлюбится. Калина живой! И барон Витька прибыл! Теперь держись, косоглазые!

Но прыгать было некогда. Царь с эсаулами уже на пути в бухту Буссе. И «садовники» догадываются, что скоро появится страшный Лыков… Следовало торопиться.

– Калина Аггеевич, у Клавдии Провны в углу расстелен тулуп. И даже есть подушка. Ляг, поспи часа два. Когда мы с солдатами будем выступать, я тебя разбужу.

Тут до Лыкова с запозданием дошло, что он позвал человека устроиться в чужом доме.

– Ой! Клавдия Провна, простите, ради Христа! Вы не будете против?

– Нет, конечно. До вечера я все равно в аптеке.

– Просто у вас Калине Аггеевичу будет покойнее, чем в моем шалмане.

Голунов посмотрел на нее, на него и согласно кивнул. Видимо, действительно устал.

– Там в чугунке картошка, а в тряпице хлеб, – сказала ему акушерка. – Будете уходить, притворите дверь, и все. У меня нет замка.

– Угу… – пробурчал бывший пластун и пошел в дом. А Лыков под руку с акушеркой отправился на площадь. От радости ему хотелось взять ее на руки и кружить в воздухе до самой аптеки. Эх, онива-баны! Эх, Такигава, самурай хренов! Сначала отпустил Лыкова. Потом недооценил кавказского унтер-офицера! Ну, берегись!

Возле присутственных мест они с Клавдией Провной расстались. Лыков отправился в полицейское управление. Встречные корсаковцы сдергивали шапки и удивленно оборачивались. Слух об отъезде начальника округа дошел до всех в городишке. Это хорошо: «садовники» будут собираться чуть-чуть вальяжнее.

Сыщик застал Таубе и Фельдмана возле карты. Барон был хмур, но вежлив. Степан Алексеевич заливался соловьем:

– …и ушицы осетровой попробуете. А там и Алексей Николаевич вернется!

– Я уже вернулся, – объявил надворный советник, входя в комнату.

Фельдман радостно ойкнул – продержался! А Виктор сразу бросился жать руку.

– Ну слава Богу! А то какая-то непонятная отлучка! Ты же знал, что я приплываю. Зачем уехал?

– Так вышло. Но согласись, я быстро исправился. Степан Алексеевич, как там уха?

– Я распорядился, готовят.

– Будьте добры, пошлите к повару сказать, чтобы добавил рыбы. А то нам на троих не хватит.

Фельдман понял, что приглашен к начальственному столу, и, довольный, ушел исполнять приказание. А Лыков быстро сказал подполковнику:

– Не расслабляйся. Через два часа выступаем войной.

– С кем воюем? – посерьезнел тот.

– С японцами. Теми, что ускользнули от нас в Тро.

– Ты их нашел?

– Да. И корабль тоже. С ними теперь уже семь беглых «иванов». Если мы опоздаем, их отвезут к микадо.

– К черту уху, поехали сейчас! – сказал Таубе.

– Нет. Один хороший человек должен немного отдохнуть. Он нам очень пригодится – там до черта противников!

– Я привез с собой отделение «меделян», все двенадцать штыков. И Коврайский еще. Он хоть денщик, но парень боевой.

– Ай молодец, баронище! Бисиркин отдал всех? Ты как чувствовал!

– Ну ты же намекал в письме, что отыщешь лагерь… Где он, кстати?

– В бухте Буссе. Вот, смотри.

– Так она же мелководная! – удивился Таубе. – Как туда войдет шхуна?

Но тут вернулся Фельдман, и пришлось сменить тему разговора. Лыков сообщил своему помощнику:

– Я снова уезжаю. Подполковник Таубе отправляется со мной. Будете опять за начальника, но это только до вечера.

– Слушаюсь.

– Надо срочно накормить двенадцать линейцев, что прибыли с господином подполковником. И приготовить для них три телеги, а лучше четыре. Еще чтобы были готовы три верховые лошади.

– Линейцы уже кушают, я распорядился. Телеги же придется одолжить у Шелькинга.

– Будьте добры, займитесь этим. Пока уха готовится…

Фельдман вновь ушел, а барон тут же насел на друга:

– Так как шхуна войдет в бухту Буссе?

– Айны углубили дно в одном месте. С трудом, но корабль может входить и выходить.

– Понятно. Для кого третья лошадь?

– Для Голунова. Это мой учитель по турецкой войне. Мощный человек! Он был у японцев старостой в Корсаковске, отвечал за конец сахалинской «цепочки». И открыл все мне. Я вас сейчас познакомлю. Там такое! Но сегодня мы эту «цепочку» окончательно разорвем.

– Последний вопрос: где Федор?

– Он в лазарете.

– Что с ним?!

– Сядь. Так, легкий ушиб. Мне было нужно, чтобы парень наблюдал за больными.

– Слушай, Алексей! У Буффаленка свое задание, очень важное! Ты во что его втянул? Нету у тебя права осложнять ему внедрение!

– Успокойся, все хорошо. Федор здорово перевоплощается. Тут у него репутация редкостного жулика, приближенного к начальству. Представляешь, он тюрьме деньги в рост дает!

– Вот это молодец, это одобряю. Как мне с ним увидеться?

– Вечером увидишься. Сначала надо поймать «иванов» с их онива-бан.

– С кем, с кем?

– Пойдем за Голуновым, расскажу по дороге. Учти, что Калина Аггеевич каторжный. Я буду просить для него у государя помилования. Ты с его величеством на короткой ноге – помогай! Без него я бы уже в земле лежал. Значит, дела у нас такие…

Лыков повел Таубе к дому акушерки. По пути он сжато рассказал все, что успел узнать. Подполковник, в свою очередь, сообщил другу об открытиях в Александровске. Вырисовывалась вся картина сахалинской «цепочки», затеянной японской разведкой. Но, когда дом Инцовой был уже рядом, сыщик насторожился. Дверь была распахнута настежь! Что такое?

Оборвав разговор, Лыков побежал. Сердце колотилось о ребра… Кто-то распластался в сенях лицом вниз. Сыщик нагнулся, перевернул. Шельменкин! У Васи Башкобоя был проломлен висок. Из комнаты послышался стон. Лыков ринулся туда.

На полу лежал Голунов. Он смотрел на вошедшего и силился что-то сказать. Алексей упал рядом на колени.