– Она меня обнаружила. Невзначай. Ты знаешь, как такое происходит.

– Нет, – отрезала я, уставившись на заплаканную Златку, сидящую за столом.

На столе пребывали: початая бутылка игривого, кружки, коробка конфет и общипанная гроздь винограда.

Лучезара закрыла за мной дверь, не переставая говорить:

– Мне понадобилось в последнюю дверь по коридору. Ну, в уборную…

– Я догадалась.

– …дождалась, когда снаружи опустеет, но всё равно использовала заклятие отвода глаз. Так, на всякий случай. Я всё сделала правильно.

– Я вижу.

– Единственное: забыла закрыть дверь после возвращения. А она ворвалась, как к себе. Теперь сидим. Мужиков поругиваем.

Златка всхлипнула:

– Вот ответь, Добряна, они все такие уроды, или только Делец? Нет. В нём всё замечательно, кроме того, из-за чего мы расстались в прошлый раз.

Так! Раз сто я уже это выслушивала. Не в таком уж далёком прошлом.

Златка и сама не золото. Не серебро, и даже не сахар. Характер у неё вреднющий. Плешь способна проесть до самого копчика. Причём из-за ерунды.

– Понятно, – я повернулась к Верещагиной, смиренно занявшей своё место за столом. – А ты по поводу кого вино глушишь и слёзы льёшь?

– Я не лью, – лицо Чародейки выражало странное умиротворение. Быть может, ей нравилось снова ощущать себя частью ученической жизни, сидеть так, о знакомых судачить. Или, что циничней, просто радовало отсутствие личного счастья и у окружающих. – Только глушу. А поругиваем мы всех. И Ратмира, и Гуляева, и Дубинина, и всех моих родственников. Деньги достали?

– Отнюдь. Ключ в ящике. Общий долг уже вырос почти до ста пятидесяти. В кармане ни полкуны. Есть идеи?

– Да Дельцу не к спеху, – шмыгнув носом, заметила Златка. Вот, она уже за него решает. Это ей свойственно. Решать за других.

– Зато насквозь тухлый Гуляев… ох, как бы я на нём отыгралась! Бесит ужасно! Верещагина, жду мудрых мыслей.

– Отыграться – это хорошо, – мечтательно глядя в окно, проговорила Лучезара. – Отыграться – это в самую точку.

Златка предложила сесть с ними, взять кружку. Я сперва отказалась, потом согласилась. Дело для меня обычное. Никогда толком не знаю, чего хочу.

– Не тяни, – толкнула локтем Чародейку.

– Не я тяну. Тянет Ягода.

– При чём здесь Ягода?

– А при том, – загадочно улыбнулась Лучезара, – что отыграться ты сможешь только в том случае, если получишь от неё посылку.

– Можно разжевать? – я требовала ясности. Машинально приняла от Златки кружку с напитком.

– Ягода – человек обязательный, как я тебе уже говорила. Однако у неё с памятью не очень. Впрочем… ладно, дождёмся коробочки и состряпаем план дальнейших действий. Рассказывай давай, как съездили.

Какое там рассказывать?

Я резко поставила кружку на стол. Из неё даже выплеснулось немножко. Вскочила и бросилась на первый этаж. Там, возле будки дежурного, на колченогом столишке, скапливалась корреспонденция для проживающих в общежитии. Но квитанции о посылке не обнаружилось. Я всё перерыла. Занятно. При чём же здесь Ягода?

Лучезара раскрывать секрет отказывалась. Твердила, мол, нечего разоряться раньше времени. По-моему, ей просто нравилось осознавать свою значимость, держать меня в неведении.

Медленно тянулись праздники. Чародейка с утра до вечера пялила глаза в экран вычислителя. Смотрела дальневизионные передачи, читала новости, шастала по Кружевным лавкам, горестно вздыхая, что не может себе ничего заказать. Ни одежды, ни косметики, ни журналов, ни сигарет.

Насчёт последнего я проявила строгость. Для меня не велик труд – третировать наглую соседку. Сразу сказала, что табак для неё покупать не стану. Лучезаре пришлось бросить курить. Её тоскливые стенания прорывались в печальных, демонстративных вздохах, ясно читались во взгляде. Я на уловки и стремление разжалобить не попадалась. Но после того, как в тайну оказалась посвящена Златка, табачный голод перестал мучить Лучезару. Теперь девчонки тайком от меня курили в комнате. Я возвращалась домой, улавливала запах, бранилась. Ведьма не оправдывалась. Спокойно садилась к вычислителю – наблюдать за наигранными страстями в зрелищухе «Хоромы-2». И это окончательно выводило меня из себя.

– Что тебя в такой бредятине привлекает? – повышала я голос, дабы перекрыть голоса персонажей.

Верещагина обычно мямлила в ответ что-то неразборчивое и ни на волос не убедительное. Но однажды обратила на меня душевный взор, в который намечающаяся слеза добавила блеска, и произнесла:

– У меня своих отношений нет. У меня теперь ничего своего нет. А тут горячность, исступление, темперамент. Я верю, что всё настоящее. Я хочу верить в это. Такие яркие эмоции – то, ради чего мы живём на свете. То, что мы до конца жизни вспоминаем. Любовь! Ревность! Ссоры! Выяснения!

Я задумалась. Выходит, люди настолько нуждаются в переживании страстей, что, за неимением лучшего, соглашаются на их полуфабрикаты. Не зря «Хоромы», сериалы и любовные романы столь популярны. Я такое не смотрю и не читаю, и даже не лезу к Златке с расспросами. Однако всегда интересуюсь у Надёжи, а теперь и у Лучезары, о подробностях отношений Дельца с его новой-старой девушкой. Я тоже этому подвержена?

– Да. Историю твоей любви мне до конца жизни вспоминать, – выпалила я и отвязалась от Верещагиной.

Посылка не приходила. Я, прекрасно понимая, что почта в праздники не работает, тем не менее несколько раз в день копалась в ворохе неразобранных писем. Как-то утром меня за этим занятием застала Златка. Она подошла и шёпотом поинтересовалась:

– А что, Л.В. абсолютно бесстрашная? Скрывается от органов прямо на месте преступления.

Л.В.! Завуалировала.

– Она считает, что именно здесь её искать не станут. Хоть детективов не читала, и не знает, что преступник всегда возвращается в точку отсчёта, но действует по тому же принципу, – я разочарованно оторвалась от писем. – Надеюсь, ты понимаешь, что стоит молчать?

– Конечно, – Златке не понравились мои сомнения в её умственных способностях. – Я – никому.

– Даже Радмилке. Скажешь ей – узнает Надёжа, узнает Надёжа – узнают все остальные.

– Кстати, о Радмилке, – Златка сразу оживилась (с недавних пор я нарекла такое поведение «синдромом “Хоромов”», жаркие сплетни горячат кровь), – они с Третьяковым ведут милые беседы по сотовому перед сном. Часами. И ещё…

– Пожар! – оборвала я, ибо увидела сквозь стеклянные двери общежития, как к главному корпусу, на противоположной стороне улицы, подъезжает большой красный световоз.

Мы вышли на крыльцо поглазеть. В главном корпусе что-то горело. Над крышей поднимались клубы дыма.

Неторопливо бредя к Академии, мы наблюдали, как суетятся прибывшие пожарные, как растёт толпа зевак. И как к главному корпусу, со стороны «Изрядного», вперёд нас подошли Добрыня с Храбром.