Сэм еще не спал, он играл на кухне с морской свинкой. ВошелОливер, на нем буквально лица не было.

– Привет, па, – улыбнулся было мальчик, но тут жепосерьезнел. Морская свинка была забыта. – Что случилось?

– Ничего. Работы сегодня было много. Я пошел спать. Онвзъерошил сыну волосы и, не сказав больше ни слова, пошел прямо к себе вкомнату. Сэм с испуганным видом побежал в спальню сестры.

– С папой что-то стряслось! – сообщил он. – Он вернулсядомой весь зеленый!

– Может, заболел? Ты спросил его, в чем дело?

– Он сказал, что сегодня было много работы.

– Это возможно. Оставь его в покое. Утром он, наверное,будет в порядке.

Но наутро прогноз Мел не подтвердился. Все заметили, чтоОлли бледен и неразговорчив. Он поздно спустился вниз и не притронулся кяичнице. Сэм многозначительно посмотрел на сестру.

– Пап, ты болен? – спросила та нарочито будничнымтоном.

А Сэм, не подозревая того, попал в самую точку. Оливер ажвздрогнул, услышав его вопрос:

– Ты вчера вечером поссорился с Чарли?

– Нет, конечно, нет.

Но она так ине звонила после его отъезда, а он всю ночь немог сомкнуть глаз. Страх потерять ее преследовал Оливера, но он слишком любилШарлотту, чтобы цепляться за то, чего никогда не мог бы иметь.

Он поехал на работу, чувствуя себя как зомби, но вздрогнулот неожиданности, когда во второй половине дня секретарша сообщила ему, чтоШарлотта ждет его в приемной. Он вдруг испытал страх перед встречей с ней,страх услышать то, что она собиралась сказать. Когда секретарша с благоговениемвпустила Шарлотту в кабинет, Олли почувствовал себя в ловушке и даже неподнялся – ноги у него стали ватными.

– Ты здоров? – озабоченно посмотрела на него Чарли имедленно подошла к письменному столу, глядя ему прямо в глаза. Она была бледна,но не более, чем Оливер.

– Ты уже приняла решение, не так ли?

Чарли кивнула и опустилась в кресло напротив его стола.

– Мне нужно было прийти именно сейчас. В шесть этобудет в новостях. Продюсеры спектакля договорились с телекомпанией, к Рождествуменя согласились отпустить.

Рождество... Их бракосочетание... намечавшееся.

– И ты будешь играть в пьесе? Олли с трудом произносилслова.

Шарлотта медленно кивнула, напряженно вглядываясь в него:

– Я полагаю. – А потом схватила его ладони и с мольбойспросила: – Неужели ничего нельзя придумать? Неужели нельзя хоть попытатьсянайти компромисс? Я тебя люблю. Ничто не изменилось.

У нее был отчаявшийся вид, но переубедить Оливера неудалось.

– Возможно, пока не изменилось. Но в конечном итоге чашапереполнится. Мы станем чужими. Ты будешь жить в Нью-Йорке, играть в пьесе,вести свою жизнь. А я буду здесь, с детьми. Что это за жизнь?

– Да, будет непросто и нелегко, но стоит на это пойти.Другие люди так поступают, и ничего. Олли, клянусь тебе, я буду частоприлетать.

– Каким образом? У тебя два выходных. День лететь сюда,день обратно. И что нам останется? Ночь в аэропорту? И сколько, по-твоему, этобудет продолжаться?

Он наконец поднялся, обошел стол и встал перед ней.

– Ты сделала правильный выбор. Ты, Шарлотта,талантлива. И имеешь право быть лучшей.

– Но я тебя люблю.

– Я тебя тоже. Но я не могу сделать невозможноевозможным. Я уже усвоил этот урок. И очень твердо.

Раны были слишком глубоки, боль слишком сильна. Глядя налюбимую женщину, он понимал, что уже потерял ее.

– Что же теперь будет?

Шарлотта выглядела надломленной и отчаявшейся.

– Поболит и перестанет. Будем жить. У тебя есть работа.У меня мои дети. Вот и будет нам утешение. В конце концов зарубцуется.

Как это было с Сарой. Тогда непрестанная мука продолжаласьвсего лишь год. Всего лишь... Но перспектива потерять Шарлотту казалась все жехуже, у них было столько радости, любви, столько планов, а теперь всему этомунаступил конец.

– Ты говоришь об этом, как о какой-то простой вещи,Олли.

Она горестно посмотрела на него. Олли ласково взял ее ладонив свои:

– В том-то и дело, что это не просто.

Несколькими минутами позже она, заплаканная, вышла из егокабинета. Олли перед уходом домой налил себе виски.

Дома Агги и Сэм кормили ужином Алекса и смотрели потелевизору новости. Диктор как раз сообщал, что, согласно слухам, ШарлоттаСэмпсон больше не будет играть в своем сериале и отправляется в Нью-Йорк, гдеполучила роль в пьесе на Бродвее.

Сэм на это громко засмеялся:

– Что за ерунда, а, пап? Чарли ведь не едет в Нью-Йорк.Она останется здесь, и у вас будет свадьба.

Он, улыбаясь, посмотрел на отца, и вдруг лицо у мальчиказастыло. Оливер перевел остекленевший взгляд с телевизора на Сэма и отрешеннопокачал головой:

– Нет, сынок, сомневаюсь. Она получила очень хорошеепредложение играть в интересной пьесе. Для нее это очень важно.

Агги с Сэмом изумленно уставились на него. На кухню зашелБенджамин и застал немую сцену, не понимая, что ее вызвало. Алекс захныкал ипротянул к папе полненькие ручонки, но на этот раз, похоже, никто его неуслышал.

– Па, а мы тоже вернемся в Нью-Йорк? – спросил Сэм сиспугом и в то же время с надеждой, но отец покачал головой, чувствуя себяпостаревшим за один день на добрую сотню лет.

– Нет, Сэм, мы не можем этого сделать. Вы все здесьучитесь, а мне надо вести дела фирмы. Я не могу ежегодно срываться и переезжатьна новое место.

– Но разве ты этого не хочешь?

Сэм не понимал, что происходит, как, впрочем, и Олли.

– Хочу. Но в то же время не желаю вмешиваться вчью-либо жизнь. У нее своя жизнь, а у нас – своя.

Наступило молчание, а потом Сэм кивнул, тихонько смахнув сощеки слезинку.

– Это вроде как с мамой, да?

– Вроде.

Сэм снова кивнул и вышел из кухни. Бенджамин ласково коснулсяплеча отца. Агги забрала Алекса с его высокого стульчика и вместе с нимнаправилась за Сэмом. Ей было ясно, что опять наступили тяжелые времена, имальчик будет очень переживать. Он был без ума от Шарлотты. И в этом они сотцом были схожи.

– Папа, я могу тебе чем-нибудь помочь? – тихо спросилБенджамин. Его тронуло грустное выражение отцовских глаз. Но Оливер толькопокачал головой, похлопал старшего сына по плечу и пошел наверх, в своюкомнату. Всю ночь он пролежал, думая о ней, и к утру чувствовал себя совершенноразбитым.