Сделав несколько шагов, Редмейн прижал ее к скале, одновременно стараясь защитить своими большими руками от контакта с твердой поверхностью.

Он сжигал ее своим чувственным жаром.

У Александры кружилась голова. Она чувствовала себя сбитой с толку и поцелуем, и резкой переменой, которую ощущала в мужчине. Редмейн больше не пытался соблазнить ее, проявляя безграничное терпение. Мужчина, прижимавший ее к своему очень сильному нагому телу, не собирался обращать внимание на правила и явно забыл о терпении.

Он стал воплощением первобытного животного желания.

И только когда он прижался к ней бедрами, Александра сообразила, что полотенце уже давно свалилось с него. Размеры его возбужденного мужского достоинства впечатляли. И устрашали.

Сильно устрашали.

Пирс прервал поцелуй.

– Боже мой, жена, – простонал он, покрывая ее лицо и шею легкими поцелуями. – Я больше не вынесу ни минуты ожидания. Знаешь, там, под завалом, я понял, что могу умереть, так и не познав тебя, и эта мысль показалась мне невыносимой. Невозможной.

Ошеломленная, Александра вцепилась в мужа, словно желая удержаться в этом мире… в этом времени.

Прошлому здесь нет места. В его объятиях она принадлежит только настоящему.

Она старалась унять отчаянно бьющееся сердце, заставить себя дышать. Он ее муж. Он добр и заботлив. Ей нечего бояться.

Она… не боится… его.

– Мы можем подождать, – тихо проговорила она. – Осталось три дня. Я не хочу, чтобы ты сожалел…

– Меня больше не волнуют эти мелочи. Я должен быть внутри тебя. Сейчас. Немедленно. – Одной рукой он сжал ее волосы, так что ее голова откинулась назад, давая ему доступ к нежной шее. Другой он приподнял ее, раздвинул ее ноги и стал поднимать юбки.

История повторяется.

Острые осколки льда уничтожили все тепло в ее теле и породили чистейший абсолютный ужас.

Она не могла говорить.

Не могла кричать.

Не могла дышать.

Она попыталась слабеющими руками оттолкнуть его, но тщетно. Паника украла ее силы и перехватила горло.

Ее пальцы превратились в когти и впились в его плоть. Редмейн зашипел от боли, но она, похоже, лишь воспламенила его еще сильнее, сделала его еще настойчивее.

К глазам Александры подступили слезы, но мужчина ничего не замечал. Собрав все силы, порожденные болью, она, наконец, сумела оттолкнуть его.

Он сделал шаг назад и удивленно выругался.

Александра отскочила в сторону.

– В чем дело?

Ожесточенно мотая головой, она некоторое время пятилась, не сводя с него глаз, потом повернулась и бросилась наутек.

Она бежала от его тела и неутоленного желания. Она бежала от его фаллоса, который он собирался внедрить в ее тело. Она бежала от звука своего имени, донесенного до нее ветром. Этот же ветер высушил ее слезы.

Она бежала так быстро, что почти не касалась ногами песка – парила над ним. Она бежала, пока не почувствовала, что легкие вот-вот разорвутся. Она взлетела по лестнице, не чувствуя боли в ногах.

Она бежала от десяти лет горя и боли, вины и страха. Она бежала от искреннего недоумения на лице мужа. Она бежала от постоянной тревоги за подруг и угрозы разоблачения, от смерти. От возмездия.

Александра бежала быстро и достаточно долго, чтобы физическая нагрузка ее убила, при этом понимая, что все зря.

Она не сможет убежать от того, что сделала, не сможет спастись от того, что сделали с ней.

Спасаясь от демонов, она не замечала, с каким изумлением глазеет на нее персонал отеля и гости. И лишь оказавшись в своих комнатах, отрезанной от внешнего мира, она сумела перевести дух.

У нее болело все тело – изнутри и снаружи.

Не желая даже приближаться к кровати, она забилась в уголок между гардеробом и стеной, села на пол, прижав колени к груди, и вся сжалась, отчаянно желая стать маленькой, незаметной, невидимой. Сотрясавшая ее дрожь постепенно перешла в конвульсии, и она ничего не могла с этим поделать.

Александра хотела остановиться. Снова начать дышать. Заплакать. Все ее надежды таяли, угасали. Зато появился страх, что такова ее новая реальность, она переступила грань, отделявшую здравый рассудок от безумия. Ее тело больше не принадлежало ей. И страхи никак и ничем не сдерживались.

Она стала собственным ночным кошмаром, самым страшным из всех возможных.

Она беспомощна, даже против самой себя.

Уткнувшись лицом в колени, она вцепилась зубами в юбки. Рот наполнился вкусом соли, ветра и шелка.

Крик, медленно выползавший из горла, наконец вырвался наружу, лишь немного приглушенный слоями ткани. Ее душа излилась в этом отчаянном, хриплом, дрожащем, пробирающем до самых костей вопле чистого, беспомощного и безнадежного страдания.

Зря Александра думала, что выздоравливает, что ее терпеливый заботливый муж открыл ее телу и уму новый греховный и чертовски приятный мир.

Нет. Она сломлена. Разбита. Она грязная.

И не важно, сколько ванн она приняла и сколько слез пролила. Не важно, как часто она молила о прощении и как дорого заплатила за свой грех, в котором не было ее вины. Не имеет никакого значения, сколько лет прошло с тех пор, как ее юное тело подверглось грубому вторжению. Она уже никогда не станет прежней. Она испачкана. Ее изваляли в грязи. Теперь она не чиста. Падшая женщина, которой больше не стать невинной.

Потому что она виновна. Виновна в убийстве.

«Моя вина. Моя вина. Моя вина».

Из ее груди вырвался еще один вопль. Александра поняла, что будет дальше. Ее супруг оденется, явится к ней и потребует ответов.

И ей придется во всем признаться. Признаться или солгать.

В любом случае она проклята.

Пирс прошел мимо главного входа в отель и воспользовался служебной лестницей. Он решил, что больше не вынесет срочных телеграмм, «ваших светлостей» и встреч с проклятыми археологами.

Он пробрался в прачечную, продолжая сжимать в руке грязное полотенце, и бросил его в кучу грязного белья на полу. Потом набрал в кувшин воды, смыл, наклонившись над тазом, песок с волос и взял другое полотенце, чтобы их вытереть.

Выпрямившись, он взглянул на свое отражение в зеркале и напомнил себе, почему так редко делает это.

Он все еще похож на монстра.

И сегодня со своей женой он повел себя, как самое настоящее чудовище.

Редмейн огляделся по сторонам и посмотрел вверх, словно его взгляд мог проникнуть сквозь разделявшие их этажи. Желание пойти к ней было настолько сильным, что он в конце концов сдался и сделал шаг.