30. Моя капитуляция, Тони Бентли

За что ни возьмись, «Поцелуй меня» или «Воспоминания трусиков», что-то я плохо представляла, как читаю большинство из этих книг в присутствии Дэвида или, еще того хуже, где-нибудь в публичном месте, в метро, например.

Я не чувствовала себя готовой и не знаю, почувствую ли когда-либо, и даже не уверена, что это мне нужно – показать всему миру эту сторону моей натуры. Хотя желание уже появилось, неотвратимо укореняясь внутри меня.

Опираясь на собственные познания в этой области, пусть весьма скромные, я не заметила логики при составлении данного списка литературы для чтения: если брать за основу хронологическую последовательность, то трудно объяснить переход от маркиза де Сада сразу к Филиппу Роту, не прослеживались и лингвистические основания, и даже эротические – легкие романтические произведения соседствовали с самыми крутыми. Можно ли было доверять этому списку, покупать и читать книги одну за другой, начиная с первой? Хотя очевидно, что произведения были подобраны с умом и рассчитаны именно на меня.

Что же в итоге: плотская любовь – та, что с корнем выдирает нас из обычной жизни, уносит к облакам, заставляет все забыть, – никогда не сводится только к сексу, не ограничивается физическим сближением двух тел на короткое время. То, что действительно восхищает и окрыляет нас, – это плод нашего воображения, результат сомнений, поиска ответов на вопросы и надежд, обращенных к неведомому миру. Предаваясь мечтаниям, каждый воображает себе, что он первый водружает знамя на планете, где до него не ступала нога человека. Конечно, это не более чем наша фантазия, но ведь нам всем так хочется воспарить, и, если мечта так прекрасна, попробуйте только забрать ее у нас – мы все равно вернем ее себе! Простое дело для моей киски, но огромное усилие для той жизни, о которой я мечтаю.

Сексуальное влечение зарождается где-то внизу живота, в глубине утробы и между ягодицами, однако еще больше расцветает и обретает силу на уровне рассудочной деятельности и в мыслях, скрытых в подсознании. Только так, осмысливая, рассуждая и предоставляя свою телесную оболочку ласкам, мы взамен получаем способность дойти до высшей ступени блаженства, здесь и сейчас.

(Рукописные заметки от 10/06/2009, написано моей рукой.)

Как и вчера, входная дверь скрипнула необычно рано, и тревога, пришедшая бог знает откуда и постепенно овладевшая моим сознанием, вмиг устремилась прочь к отвесным берегам небытия. О! Сколько волнующе радостного в его обычных словах!

– Эль, ты здесь?

Голос Дэвида звучал как колокольчик, весело, звонко, почти игриво. Он и думать забыл о нашей вчерашней ссоре, словно речь шла о пустяковой размолвке, которой в хорошем настроении легко можно было бы не придавать значения.

– Я в гостиной, – ответила я сухо.

Дэвид тут же возник на пороге, весь сияющий и оживленный более чем всегда. Он держал в охапке чехол для одежды, из-за которого его почти не было видно. Только безмятежная улыбка парила над грудой розовой упаковочной бумаги. Глядя на изящную упаковку и невероятные размеры содержимого, я интуитивно догадалась, что в руках у Дэвида не мужской костюм.

– Та-да-да-да-а-а! – трубил мой любимый по-ребячески задорно.

Если бы сотня его сотрудников, эти скучные месье из экономического отдела, или самые близкие деловые партнеры из финансового мира могли бы видеть его в таком состоянии, акции группы Барле на бирже за секунду потеряли бы не меньше двенадцати пунктов.

– Что это?

В тот момент, когда Дэвид вошел в комнату, я решила притвориться спокойной и готовой к примирению. Точно так же и с Луи – я получила от него хоть какое-то признание только ценой жертвы с моей стороны, и из Дэвида я не смогу вытянуть правды, не согласившись сыграть то, что он ожидал от меня.

– Твое платье!

– Мое платье?

Я, как и полагается, изобразила удивленную улыбку.

– Ну, если честно… Это свадебное платье мамы. Оно мне недавно бросилось в глаза, и я был поражен, насколько ваши размеры совпадают! У нее в молодости была точно такая фигура! Пришлось кое-что переделать, но это – пустяки, и – вот оно!

Как бы не вцепиться ему в глотку. И удержаться от вопроса, не повторило ли это платье судьбу кольца, которое Дэвид мне подарил: оно принадлежало, как оказалось, не только его матери, но и той, другой. Его первой жене. Той, что умерла.

– Но, милый, – ворковала я, не подая виду, – знаешь правило? Ты не должен видеть свадебное платье до назначенного дня.

– А кто сказал, что я его видел?

На лице Дэвида изобразилось гордое победоносное выражение, привычное для него с юношеских лет, когда он выигрывал у своего соперника партию в теннис.

– А как же? Я подумала, что иначе и быть не могло.

– Ты неправильно подумала, мадам Барле. С тех пор как я взял его в руки, оно не покидало непрозрачный чехол. Никто его не видел, за исключением портнихи, разумеется, но я не стоял у нее за спиной и не подглядывал!

– А свадьба родителей? Ты ведь видел их фото?

– Они пожелтели от старости, на них ничего нельзя разобрать…

Дэвид так умилительно, так трогательно смотрел на меня! Могла ли я отвергнуть столь искренний и щедрый дар, сделанный от души во имя примирения? Мои сомнения, если они и были, исчезли в тот же миг, как только я достала платье из чехла.

Взяв с Дэвида слово не подглядывать, я закрылась в столовой, чтобы рассмотреть платье. Никогда я не видела ничего подобного – изумительное с точки зрения и фасона, и тонкости швейной работы.

– Оно… Оно просто сказочное!

– Это от Скьяпарелли, – крикнул Дэвид из соседней комнаты. – Эльза Скьяпарелли в те годы была уже в солидном возрасте, но сделала эскиз платья специально по маминому заказу. Это уникальная вещь, ты же видишь!

Именно – уникальная. Это определение подходило как нельзя лучше к роскошному образцу швейного искусства, в котором ни единая деталь отделки, ни малейшее украшение, ни, тем более, общий внешний вид не выдавали почтенного возраста. В отличие, между прочим, от современных свадебных нарядов, словно сшитых из занавесок, в большинстве своем состоящих из нагромождения складочек и пышных бантов из жесткого тюля и колючего газа, присыпанных вышитым узором и отвратительно воздушных.

Я была просто в восторге! Хватило бы двух слов, чтобы выразить мои чувства, и я тихо сказала:

– Настоящее платье,… Самое настоящее…

– Что ты там говоришь?

– Я говорю, что сейчас его примерю.

– Конечно, дорогая! Примерь! Я для этого и принес. Вдруг надо еще кое-что подправить.

Но в этом не было необходимости. Я почти не ощущала прикосновения тончайшего шелка жемчужного цвета на коже. Модель удивительным образом нежно облегала бедра, талию, грудь и даже попку, на мой взгляд, слишком полную, обычно она с трудом влезала в готовую одежду… Каждая деталь моего тела нашла свое место и идеальным образом совпала с фасоном платья, словно я была не я, а творение талантливого скульптора. Мой торс вписался в лиф как родной, простой V-образный вырез облегал грудь и в меру подчеркивал плавность линий, зауженная талия затем расширялась к бедрам, и ниже платье спускалось колоколом в три яруса до пола, самую чуточку приподнимаясь над мысочками, чтобы ступать спокойно и вальсировать, не боясь зацепить подол. Две половинки каждого яруса, встречаясь впереди, были украшены в месте соединения розочкой, в сердцевине которой виднелись маленькие бриллианты, как тычинки в цветке, что придавало всему ансамблю шик и блеск.