– Ну как?

– Просто потрясающе!

Словно неведомый кавалер пригласил меня на вальс, и я закружилась в танце, оказавшись, в конце концов, перед большим зеркалом в столовой. Вроде я знала ту женщину, чье отражение мне улыбалось, но в то же время чудилось, будто я вижу другую. Я была абсолютно уверена, что за последние недели ни потеряла, ни набрала ни грамма веса, но что-то в Эль, то есть во мне, кардинально изменилось. Я расцвела и похорошела. Даже цвет лица стал ровнее и ярче. Веснушки, рассыпанные по всему лицу, что никогда мне особо не нравилось, вдруг показались мне очень кстати, более того, они украшали лицо, делая его очаровательным и женственным. Две-три из них, примостившись на губе, расцвели, как бутончики на теплой и влажной земле.

Значит, все – правда: сладострастные, пылкие взгляды действительно способствуют нашему совершенствованию, воодушевляют, придают лоск достоинствам, всему, что есть в нас прекрасного. Вчерашние мои анонимные зрители своим восхищением и вожделением разрушили прилепившуюся ко мне подростковую оболочку, в которой спала моя женская сущность. Я сбросила в «Отеле де Шарм» старую кожу и вышла обновленная, отныне согласившись с тем, что могу восхищать и быть желанной. Больше эта мысль не казалась мне дикой и неуместной.

Хорошо, что я не забыла закрыть дверь в столовую на замок, пока примеряла платье, ведь Дэвид в соседней комнате сгорал от нетерпения. И вот я решила, что настал подходящий момент, чтобы сбросить маску послушания и покорности.

– Скажи мне честно: она, по крайней мере, никогда не надевала это платье?

– Кто? О ком ты говоришь? – спросил он раздраженно.

Я продолжала настаивать самым вкрадчивым и ласковым голосом, какой только могла изобразить:

– Аврора… Она его не надевала?

– Нет! Как ей это могло прийти в голову?

Он говорил неправду. Я почувствовала это по легкому беспокойству и неуверенности в голосе. Он попытался сменить тему, но слишком резко, как бы желая скорей стряхнуть с дерева испорченный плод.

– Мне можно войти?

– Нет… По крайней мере, до тех пор, пока ты не ответишь на мои вопросы.

– Эль, – взмолился он жалобно. – Я уже рассказал тебе обо всем, что там было: банальный любовный треугольник. Луи любит Аврору, которая любит Дэвида… который ее не любит. Все, точка. К этому больше нечего добавить.

Я притворилась, что поверила его выдумке, хотя ни минуты не сомневалась, что он врет. Помолчав, я вернулась к важному для меня расследованию:

– Скажи, а почему Аврора впала в депрессию?

– Это была не депрессия. Она уже была больна, когда мы с Луи с ней познакомились.

– Тогда почему Аврора бросилась в бушующее море, если не с горя?

– Не знаю. Никто не знает, что там на самом деле произошло. Даже Луи. Хотя он первым оказался на берегу в ту ночь.

– Он хотел ее спасти?

Луи рассказывал мне другое. Именно Дэвиду он отвел роль отважного рыцаря, бросившегося за Авророй в бушующие волны. Но зачем?

– Да, именно так. Но он ничего не смог сделать. Кроме того, еще и сломал себе ногу в скалах. После этого Луи долго лечился, но первое время мы боялись, что он вообще не сможет ходить.

– Это – вся история?

– Да, – сразу согласился он, вновь обретя уверенность в голосе. – Если не считать формального расследования, полиция, в принципе, справилась довольно быстро.

– Почему «в принципе»? – не унималась я.

– Потому что Луи на допросах вел себя как-то странно, давал противоречивые показания.

– Но его ведь не задержали, правда?

– Нет… Полицейские пришли к выводу, что это был несчастный случай.

Я слышала его голос где-то совсем рядом, наверное, Дэвид подсматривал в замочную скважину и намеревался войти в комнату.

– А ты… что ты об этом думаешь?

Он не торопился с ответом, потом минуты через две произнес очень серьезно:

– Зная коварный характер Луи, скажу тебе, что мне приходили в голову иногда нехорошие мысли.

– Например?

– Так, разные глупости…

– Ты же знаешь, что, пока не ответишь, сюда не войдешь!

– Страшно подумать, но он мог столкнуть ее с обрыва, вот! – выпалил Дэвид на одном дыхании. – Они с Авророй знали эти места наизусть. По правде говоря, очень странно, что Аврора не смогла выбраться на берег сама, что бы там не случилось… Даже в плохую погоду.

– Ты думаешь, он способен на такое?

– Нет, я не знаю… Не думаю, что можно заранее предсказать, на что способен злобный человек в состоянии отчаяния.

В этом, по крайней мере, он был прав, но меня трудно ввести в заблуждение. В его версии я усмотрела пробелы и недомолвки: а что случилось с его рукой? Почему он молчит об этом?

Но я старалась осторожно обходить стороной тему, спровоцировавшую накануне вечером нашу размолвку. Он и так уже многое мне поведал об этой истории, наверное, больше, чем кому-либо.

Пока мы так разговаривали через дверь, я сняла платье, оставшись в одной комбинации, и осторожно упаковала его в чехол. Потом спросила:

– Ты казнишь себя за это? Да?

– Да… кажется, да. Но все осталось в прошлом, пора забыть…

Он силился убедить себя в этом. Хотел ли Дэвид запереть чувство вины и маячивший за спиной призрак под надгробной плитой забвения?

Он тихонько постучал и навалился на дверь с той стороны, но я уже открыла замок. Дэвид вошел и увидел меня, впрочем, не в первый раз, в нижнем белье…

…Хотя в этой комнате – впервые. Ее интерьер, оформленный под старину, в большей степени подходил для проведения долгих вечеров в разговорах у камина и не располагал к проявлению бурных чувств с жаркими объятиями и томными вздохами.

Дэвид вошел, и как-то так получилось, что он невольно прильнул ко мне. Я даже не успела понять, он сделал это, потому что нуждался в утешении или хотел просто сделать себе приятное. Дэвид обнял меня и стоял, не двигаясь, уткнувшись носом мне в шею. Можно было подумать, что обиженный ребенок прижался к маме в поисках утешения.

Я медленно провела рукой по его волосам, нежно обняла за шею. На мой взгляд, этот жест – скорее ободряющий, чем вызывающий сексуальное чувство, но он понял его как намек к продолжению. Дэвид погладил меня по спине, потом его ладонь спустилась ниже, к тому волнующему месту, где возникают два холмика ягодиц. Почувствовав там его прикосновение, моя спина рефлекторно напряглась, и он, разумеется, воспринял это как поощрение к действию. Мы не занимались любовью с тех пор, как я две ночи подряд сбегала от него в «Отель де Шарм».

Какая именно часть новой Анабель, той женщины, которую я только что обнаружила в зеркале, все еще принадлежала Дэвиду?