- Анита - один из самых сильных людей, которых я знаю.

Питер прищурился:

- Она крепче Бернардо?

Эдуард кивнул.

- Крепче Олафа?

Я стала лучше думать о мальчике, когда он расположил их втакой очередности. Он инстинктивно почуял, кто из них страшнее. А может, дело вросте Олафа. Да нет, у Питера вроде чутье на плохих парней. Оно либо есть, либонет, научить ему нельзя.

- И даже крепче Олафа, - ответил Эдуард.

Из-за скатерти донесся презрительный фырк - заговорилоуязвленное самолюбие Олафа.

Питер посмотрел на меня уже по-другому. Он явно размышлял,пытаясь представить мою миниатюрную женскую личность в одном ряду сагрессивной, внушительной, мужской сущностью Олафа. И наконец покачал головой:

- Она не выглядит крепче Олафа.

- Если в смысле армрестлинга, то нет, - сказала я.

Он нахмурился и повернулся к Эдуарду:

- Я не понял.

- А я думаю, что понял, - сказал Эдуард. - А если нет, тообъяснить это я не могу.

Питер стал еще мрачнее.

- В кодексе крутых парней, - обратилась я к Питеру, - оченьмногое нельзя объяснить.

- Но вы его понимаете.

Это прозвучало почти обвинением.

- Я много времени терлась среди очень крутых парней.

- Это не то, - сказал он. - Вы очень отличаетесь от всехженщин, которых я видел.

- Она отличается от всех женщин, которых ты когда-нибудьувидишь, - ответил Эдуард.

Питер посмотрел на меня, на него.

- Мама к ней ревнует.

- Я знаю, - сказал Эдуард.

Из комнаты донесся голос Бернардо:

- Можно нам уже опустить эту рогожу?

- Да неужто такие крутые супермены уже устали? - спросила я.

- Молочная кислота вырабатывается в мышцах у каждого, киска.

Я первая начала обзываться, поэтому пропустила"киску" мимо ушей.

- Тебе надо пойти к маме и Бекки на кухню, - сказала я.

- В самом деле надо?

Он смотрел на Эдуарда, ожидая от него разрешения.

- Да, - сказала я, пытаясь взглядом внушить ему, чтобы невздумал перечить.

Но он смотрел только на мальчика. Они оба уставились друг надруга, и между ними что-то проскользнуло, знание какое-то, что ли.

- Уберите скатерть, - сказал Эдуард.

- Нет! - воспротивилась я и поймала Питера за руку.Повернула к себе, спиной к двери. Захваченный врасплох, он не стал вырываться.Но не успел он еще решить, что со мной делать, как заговорил Эдуард.

- Отпусти его, Анита.

Я обернулась на него через плечо Питера и обнаружила, чтоПитер выше меня на пару дюймов.

- Эдуард, не надо!

- Ему интересно - пусть посмотрит.

- Донне это не понравится, - сказала я.

- А кто ей расскажет?

Я глянула в темные глаза Питера.

- Он, вот разозлится когда-нибудь на тебя, или на нее, илина обоих - и расскажет.

- Я этого не сделаю, - сказал Питер.

Я покачала головой. Не верила я ему, поэтому-то и отпустилаего руку. Если Эдуард покажет Питеру этот уголок ада и Донна окажется в курсе,то разрыв между ними будет обеспечен. Так что я готова была ради этогопожертвовать душевным спокойствием Питера, Вот она - суровая правда.

Рогожа упала, сначала со стороны Олафа, а Бернардо осталсястоять, держа ее на руках, как спящего ребенка. Он посмотрел на Эдуарда,покачал головой и отошел к Олафу, пропуская Питера в комнату. Я двинуласьследом за ним и Эдуардом.

Олаф встал у дальней двери. Бернардо положил скатерть настол и отступил к его краю. Я заняла позицию у дальней стены, почти зеркальноповторив позу Олафа, но у противоположной двери. Все мы стали каждый по своимуглам, будто отделяя себя от того, что происходило. Пожалуй, даже Олаф этого неодобрял.

Питер разглядывал фотографии, расхаживая по кругу. Онпобледнел и произнес приглушенным голосом:

- Это все люди?

- Да, - ответил Эдуард. Он стоял рядом с Питером, не слишкомблизко, но он был с ним.

Питер подошел к ближайшей стене, к фотографии, которую ярассматривала.

- Что с ними случилось?

- Мы еще не знаем, - ответил Эдуард.

Питер не отрывал взгляда от фотографий, глаза его бегали пострашным картинам. Он не подошел, не стал рассматривать их вблизи, как я, но онсмотрел и видел, что на них. Не вскрикнул, не упал в обморок, его не стошнило.Доказал, что хотел. Он - не баба. Я подумала, не надо ли его предупредить, чтомогут быть кошмары. Да нет. Они либо будут, либо не будут.

Он все еще был бледен, испарина выступила на верхней губе,но он мог двигаться, и голос его был хрипловат, но спокоен.

- Я лучше пойду помогу маме на кухне.

И он вышел, обхватив себя руками, как от холода.

Никто не сказал ни слова. Когда он отошел так, что уже немог слышать, я подошла к Эдуарду.

- Ну, прошло лучше, чем я думала.

- Прошло примерно так, как я и думал, - ответил Эдуард.

- Черт побери, Эдуард, у парня будут кошмары!

- Или да, или нет. Пит - пацан крепкий.

Эдуард выглядывал в дверь, будто все еще видел Питера.Взгляд его был где-то далеко.

Я уставилась на него:

- Ты им гордишься. Гордишься тем, что он посмотрел на вотэто, - я мотнула головой в сторону фотографии, - и выдержал.

- А почему бы ему не гордиться? - спросил Олаф.

Я оглянулась на него:

- Если бы Эдуард был отцом Питера - то понятно. Но это нетак.

Я снова повернулась к Эдуарду и пристально посмотрела нанего. Лицо его было непроницаемо, как всегда, но чуть лучились глаза.

Я тронула Эдуарда за руку, и этого было достаточно - онобернулся ко мне.

- Ты с ним обращаешься как с будущим сыном. - Я покачалаголовой. - Эдуард, ты не можешь позволить себе такую семью.

- Знаю, - ответил он.

- Боюсь, что нет. Кажется, у тебя серьезные намерения.

Он опустил глаза, избегая моего взгляда.

- Черт тебя возьми, Эдуард!

- Противно в этом признаться, но я с ней согласен, - сказалОлаф. - Если бы только мальчик, проблем бы не было. Думаю, из него ты сможешьсделать все, что захочешь, но женщина и девочка... - Он покачал головой. - Невыйдет.