— Алекс У — зверь?! — не понял я.

Отец кивнул.

— Вернее… — Он почесал подбородок. — Вернее будет сказать, что наоборот…

Отец замолчал.

— Что значит наоборот? — не понял я.

Не понял, но ноги у меня стали неприятно мягчеть. Мягкость распространялась медленно, всползала вверх, скоро до локтей доберется, руки задрожат, у людей всегда мягчеют сначала ноги…

— Что значит наоборот? — повторил я вопрос.

— Наоборот — это значит наоборот.

— Почему этот зверь в комбинезоне…

— Это… — отец отобрал у меня фото, — это — Алекс У.

Отец постучал по фотографии ногтем.

— Алекс У. Настоящий. Это настоящий Алекс У. Командор. Руководитель экспедиции «Гея». Пропавший корабль.

— Но ведь… Ведь на всех фотографиях…

— Все фотографии, сделанные раньше четырехсот наших лет назад, уничтожены, — сказал отец. — Кроме этой. Эта хранится для подобных случаев. Как у нас с тобой.

— Почему уничтожены?

Мягкость все-таки добралась до рук, пальцы задрожали, и сразу крупно задрожали, застучали по столу. Звук получался железный и неприятный. Почему у нас все из железа? Почему нельзя сделать хоть что-нибудь из дерева? Прошлые экспедиции ведь заготавливали дерево, и в этой дерево ищут, почему бы не сделать стол? И табуретки. Сейчас бы сидел себе на табуретке или за столом, звук получался бы совершенно другой, приятный, деревянный, почему все фотографии старше четырехсот лет уничтожены? Я не понимал.

— Ты нервничаешь? — улыбнулся отец.

— Зачем? Зачем были уничтожены все старые фотографии? Почему это настоящий Алекс У? Почему…

— Настоящий Алекс У — этот. — Отец снова указал на фотографию. — И команда тоже настоящая. Раньше все люди выглядели так.

Я потрогал голову.

— Тогда все люди выглядели так, — повторил отец. — Не только экипаж «Геи», все, кто жил на нашей базе…

— А как же мы? — Я снова потрогал голову.

И мне не понравилось это делать. Мне не понравилась моя голова. Я вдруг подумал, что она слишком большая. И что-то с носом…

— Мы не совсем люди. — Отец тоже потрогал себя за голову. — Вернее, совсем не люди. Меркьюри Сапиенс, пожалуй, так можно обозначить наш вид…

Наш вид. Наш вид. Мне стало противно. Мы — не люди. Не люди. Нелюди.

— Это Солнце. — Отец поглядел в потолок. — Это все Солнце. Солнечный ветер. Гамма-излучение. Недостаток кислорода. Грязная вода. Мутации проявились почти сразу, во втором поколении, в третьем поколении геном претерпел уже серьезные изменения. В пятом поколении… В пятом поколении мы убрали все зеркала. И изображения… Изображения людей были запрещены… Алекс У и его команда были последними настоящими людьми.

— Так быстро? — спросил я. — Разве мы могли измениться так быстро? Разве такое возможно?

— Эпидемия, — ответил отец. — Вероятно, вирус проник и к нам. Это неточно, но вполне может быть. Вирус был мощным мутагеном… Хотя и одной радиации вполне хватило бы… Одним словом, мы теперь — не они.

Отец спрятал фотографию в папку.

Я думал. Я так пытался все это выяснить, и когда выяснил…

— Почему это держится в тайне?

Хотя я знал ответ на этот вопрос.

Рейды.

Рейды продолжаются уже давно. Благодаря рейдам у нас есть пластик, благодаря рейдам у нас есть дерево. Инструменты, ткань, резина, редкие металлы, мультфильмы. Вода. Белок.

Мясо.

Мясо и вода — это главное. Меркурианская база существует только благодаря рейдам. Если они прекратятся, то мы вымрем с голода…

Фильмы. Вот почему запрещены фильмы. Из фильмов легко было узнать, что звери, на которых мы успешно охотимся, совсем не звери.

Люди.

Колония питается…

— Они знают? — Я указал пальцем в небо. — Все? Все знают?

Конечно же, он не ответил сразу. Конечно же, он молчал долго. Возил пальцем по столу, скрипел.

Затем, наконец, сказал:

— Такие случаи бывают. Вроде того, что произошел с тобой. Почти каждый рейд. Почти каждый рейд кто-нибудь начинает подозревать… Нервные срывы случаются… Потом все понимают. Все, кто ходит в рейды, знают об этом. Ну, во всяком случае, взрослые.

— Ты понимаешь, что ты сейчас мне рассказываешь? — шепотом спросил я.

Отец кивнул.

— Ты говоришь о том, что мы там, на Меркурии, много лет… много лет… мы едим…

— Это что-то меняет?

Меня тошнило.

— Это меняет почти все, — выдохнул я. — Как можно жить так?!

— Ты предлагаешь так умереть? — спросил с иронией отец.

Я отвернулся.

Запрет на фильмы. Запрет на зеркала. Запрет на одежду — чтобы мы не видели, насколько мы длиннее их. Запреты. Вырванные из книжек картинки, переделанные фотографии, ворох лживых легенд, сотни лет вранья за спиной и неизвестно сколько вранья впереди…

И все для того, чтобы никто из нас не знал, что мы — уроды. Вырожденцы, мутанты, чудовища, что мы не похожи на настоящих людей. Что мы вообще не люди.

Вернее, для того, чтобы лишний раз не напоминать нам об этом.

Все для того, чтобы мы могли спокойно их жрать.

Все для того, чтобы нас не мучила совесть.

Ну, вот теперь я все знаю.

Что дальше?

— Твой случай, конечно, необычен. — Отец встал и направился к сейфу. — Весьма необычен. Честно говоря, мы не ожидали, что на планете сохранился разум… Хоть в каких-то его проявлениях…

Врет.

— На планете есть люди! И они действительно разумны! Даже если они неразумны… Они люди.

Отец спрятал папку в сейф.

— Настоящие люди, — сказал я.

— Они люди лишь внешне. Биологически. На самом деле это дикие существа, которые давно уже утратили остатки разума. Это не люди в нашем понимании… Так что не волнуйся, сын, на планете нет настоящих людей.

— На планете есть настоящие люди! Планета Земля! И на ней люди! Этот человек, которого я притащил, — у него татуировка. Он в башмаках! И он разговаривает! И у него ремень. И татуировка… Спроси у Хитча, если мне не веришь! Кто-то сделал ему эту татуировку! На планете есть люди!

— Если и есть, то это ничего не меняет, — мягко улыбнулся отец. — На планете есть люди. И что?

— Как что?! Как что?! Мы же должны устанавливать контакт! Мы ведь так давно к этому стремились…

Отец снова приложил палец к губам. Ко рту.

— Контакта не будет, — сказал он. — И ничего не будет.