* * *

По дороге в больницу таксист смотрел на Рут в зеркало заднего вида.

– Похоже, ты скоро родишь, а, золотко?

– Да. – Рут решительно закрыла глаза.

Все ее тело было в напряжении: живот сильно разросся и опустился, а кости ныли. Пораженные варикозом вены выпирали под коленями и на правой икре. Кожа на животе чесалась, она еле сдерживалась, чтобы не расчесать ее до крови. Грудь настолько увеличилась, что она и днем, и ночью носила бюстгальтер для кормящих: так было немного удобнее. В такие дни она мечтала, чтобы все поскорее закончилось. Она отработала последнюю неделю в офисе: команда “Морраб филмз” подарила ей открытку на удачу и большую коробку масел для ванн и лосьонов для тела. Белла обняла ее впервые с января и сказала, что с нетерпением ждет ее возвращения осенью. Спускаясь по лестнице и выходя на улицу с сумкой подарков и рабочими блокнотами, Рут вспомнила, как уходила в декретный отпуск, сначала с Лорен, а потом с Алекс, и оба раза понимала, что вот-вот начнется новый этап в ее жизни. Начало, знаменательное и волнующее. Теперь это ощущалось иначе: она чувствовала, что отдаляется – от жизни и людей, которых она знала, – и уходит в пустоту.

– Не первый раз уже, судя по размерам и, кхм, возрасту, я прав?

– Не могу говорить, дочь прислала сообщение.

Лорен написала, что они уже едут, но впереди прорвало водопровод – они попали в пробку и опоздают. Рут вздохнула, Дэн тоже приедет: она будет под двойным контролем. Их отношения изменились: отчуждение – слишком громкое слово, скорее бесконечно малое отдаление. Лорен звонила все реже и отказывалась пообедать вместе.

– Как поживаешь, Рут? – спросил Дэн, когда они подошли, и осторожно обнял ее.

Лорен спросила:

– Долго ждала? – Она похлопала Рут по плечу.

– Полчаса, – сказала Рут. – Все в порядке, Дэн, спасибо за вопрос.

Лорен сказала:

– Ты уже давала ему послушать альбом Моцарта, который я прислала на прошлой неделе?

Рут кивнула.

– Отлично. Я подумала, что музыка Моцарта пойдет ему на пользу, если он будет слушать ее каждый день в преддверии кесарева сечения. Ты согласна?

Рут чувствовала себя абсолютно чужой женщиной, которую наняли, оплодотворили, а затем запоздало подвергли проверке службы безопасности, после чего выяснилось, что она преступница. Но ей, скорее всего, показалось: один из многих недостатков жизни в одиночестве – отсутствие взгляда со стороны.

Обследование прошло гладко. Акушерка сказала, что давление у Рут все еще высокое и им нужно внимательно следить за ним, но ребенок перевернулся вверх ногами и готовился к рождению, что было хорошим знаком. Лицо Лорен засияло от восторга, и Дэн прижал ее к себе. Рут машинально схватилась за живот. Она почувствовала ножку или колено ребенка и затем несколько сильных пинков; раньше она позвала бы Лорен и Дэна потрогать живот и насладиться моментом, но впервые ей пришло в голову, что они этого не заслужили.

После осмотра они горячо попрощались с ней.

– Все просто замечательно, Рут, – сказал Дэн, коснувшись щекой ее щеки. – Все идет по плану. Потрясающе!

“Он ведет себя как менеджер среднего звена, только что окончивший курс по тимбилдингу”, – кисло подумала она.

– Большое спасибо, мама. Я скоро позвоню. Позаботься о себе и – прости, что пилю тебя, – не забывай включать ему музыку, ладно?

Сидя в холле больницы в ожидании такси, Рут чувствовала гнев, раздражение и одиночество. Лорен и Дэн больше не думали о ней, она стала не более чем биоразлагаемой сумкой, в которой носят их драгоценное дитя – удобной, но все-таки одноразовой.

– Я им не нужна, они просто хотят забрать тебя и смыться.

Пожилая пара, сидевшая на диване напротив, удивленно уставилась на нее. Рут поняла, что говорила вслух.

– Простите, – сказала она им. – Кажется, разговор с самой собой – первый признак сумасшествия, да?

Они встревоженно улыбнулись.

* * *

Время словно замедлилось: жаркие дни и ночи раннеиюльской жары растягивались и перетекали друг в друга. Рут поздно вставала и питалась хлопьями, тостами и чаем. Она дремала, писала в дневник, ходила в туалет и смотрела по телевизору отрывки матчей Уимблдона. Все повторялось, потом она ложилась в кровать и лежала без сна в темноте или спускалась на кухню и копалась в стопке старых фотоальбомов, которые достала из комода в своем кабинете. Среди них было несколько маленьких, которые ее отец кропотливо заполнил черно-белыми фотографиями малышки Рут. На них она, одетая в рубашку фирмы “Аэртекс” и шорты, пересекала финишную ленту в спринтерской гонке; сидела на пляже, гордо разложив перед собой коллекцию найденных морских звезд; долезла до середины каната и улыбалась. После нескольких пустых страниц она снова появлялась в свете новых достижений: в мантии выпускника; в сверкающем белизной свадебном платье. Жизнь Фернивалов была задокументирована в стопке больших квадратных альбомов, в которых хранились фотографии с дней рождения, Рождества и других праздников; сотни снимков, сделанных, чтобы запечатлеть счастье и успехи, но на многих из них Рут как будто не было, и она смотрела куда-то за пределы камеры.

Однажды ночью ей написала Алекс:

Следующим вечером зашла Шейла, чтобы помочь с уборкой и готовкой. Рут открыла входную дверь – в одном нижнем белье и изрядно вспотевшая.

– Прости за это все, но я физически не могу ходить в одежде, – она плюхнулась обратно на кухонный диван.

– Не волнуйся, – сказала Шейла, оглядев ее с ног до головы. – Ты выглядишь потрясающе – как одна из этих монументальных обнаженных фигур Пикассо.

– То есть бледная и мясистая? – простонала Рут. – На мне как будто самый толстый костюм в мире, и я не могу найти молнию. Не думаю, что когда-нибудь вернусь к нормальному состоянию – что бы это теперь ни значило.

Рут посмотрела на грудь. Соски гордо топорщились, и несколько часов назад из них начала сочиться водянистая бледная жидкость, оставив на белом лифчике два желтоватых пятна. Она сразу ее узнала: это молозиво, раннее драгоценное питание, призванное укрепить иммунную систему ребенка и придать ему сил. Только все насмарку, потому что Лорен собиралась кормить его грудью сама. Молоко с примесью гормонов не так полезно, как натуральное. Малыш упустит столько всего важного. Она заплакала. Тело разрушалось. Его голова теперь все время давила на мочевой пузырь, и часто она не успевала добраться до туалета. Вся грудина, наверное, покрылась изнутри синяками и ужасно болела от его пинков, как будто таким образом он готовил ее к невообразимой боли. Если они заберут его, она растворится в луже из слез, молока и мочи.