— но при этом последний год каждого пятого столетия (500, 1000, 1500…) — високосный;

— и, наконец, последний год каждого пятого тысячелетия (5000, 10000…) — дважды високосный, то есть содержит 367 дней.

Ошибка в шестом знаке скажется только через миллион лет!

И в этом — еще один знак и символ того, что мы — не старая деревня, но именно эльфийская колония. Людям не свойственно думать о будущем дальше следующего лета. Кто думает о грядущих тысячелетиях, тот для них в лучшем случае юродивый.

Но если это так…»

Хугин, подумав, зачеркнул последнюю строку.

«Но поскольку это так, — продолжил он с нового абзаца, — то и имена месяцев должны быть эльфийскими.

Год начинается с Начала Света — дня Йестарэ. Он не входит ни в какой месяц. Это — день весеннего равноденствия, когда Солнце вступает в знак Овна.

Итак, сегодня — день Йестарэ 1 года от Начала Света.

Завтра начинается месяц Вирэссэ, в нем, как и во всех остальных, тридцать дней. После 30 Вирэссэ начинается Лотэссэ. Солнце движется по знаку Тельца. За ним — Нариэ, Месяц Огня. После 30 Нариэ следует праздник Середины Лета — Лайрэндэ, самый длинный день в году. Следующий день после Лайрэндэ — 1 Кэрмиэ. Солнце вступает в знак Рака. После Кэрмиэ идут месяцы Уримэ и Йаванниэ. После 30 Йаванниэ — осеннее равноденствие, Йавиэрэ. Потом идут еще три месяца — Нарквелиэ, Хисимэ и Рингарэ. После 30 Рингарэ — зимнее солнцестояние, Андломэ. Это самая длинная ночь в году. Последние три месяца называются Нарвиниэ, Нэнимэ и Сулимэ. И, наконец, последний день года — день Меттарэ, канун Йестарэ следующего года.

Итого 30×12+5=365 дней.

Если год високосный, то праздник Йавиэрэ продолжается два дня, если дважды високосный — то три дня».

Но оставим Хугина наедине с календарем Хугина.

Открытие Пути

Лотэссэ в переводе с эльфийского означает «Месяц Цветов». Но ни один цветок не распустился за этот месяц, хотя солнце горело все ярче и ярче. Только морозы стали послабее, да еще ветер, дувший с юга все девяносто дней Катастрофы, несколько раз неожиданно и резко менял направление. А однажды небо разом смешалось в белокрылую метель, длившуюся, к счастью, недолго. Но, когда ветер стих, Митрандир то и дело придирчиво разглядывал выпавший снег — он все еще опасался радиоактивных осадков.

А так все было по-старому. Как будто.

Потому что если бы колонисты могли взглянуть на Землю со стороны, они бы увидели, что высоко в горах — в Гималаях, в Андах, в Антарктиде, на Кавказе — уже который месяц грохочут немыслимые водопады. Что над Кронштадским футштоком, от которого когда-то измерялся уровень моря, теперь плещутся сорок метров воды — и это еще не предел. Что нет больше ни Онеги, ни Ладоги — Балтийское и Белое моря слились воедино…

Ничего этого они не знали. Но зима уже близилась к концу — это чувствовали все.

— Всеми костями чую: скоро снег сходить начнет, — говорил Ингвэ сидящему напротив него Валандилю. В этот день была их очередь дежурить у картины. — Сеять будем. А?

— Не скоро еще сеять, государь, — покачал головой Валандиль. — Снег еще месяц сходить будет, не меньше. Да еще земля оттаивать будет столько же.

— Не знаю. Не уверен, — произнес Ингвэ. — По-моему, все будет гораздо быстрее. Зима была затяжная, значит, лето будет очень жаркое. И засушливое, — прибавил он после небольшой паузы.

— Засушливое — это как раз не страшно, — возразил Валандиль. — У нас воды полное озеро. Если даже все колодцы высохнут, и то ничего. Хуже другое: нам сеять нечего. Пахать еще куда ни шло, плуг я в мастерской как-нибудь сделаю, а хлебных семян у нас нет. Вообще. Ни зерна. Да и пахать на чем? На танке, что ли? Раз на танке, два на танке, а потом? Или на горбу всей кодлой, как древние египтяне?

— А зачем? — пожал плечами Ингвэ. — Мы же эльфийская колония. А эльфы полеводства вообще не знают.

— Точно? — недоверчиво спросил Валандиль.

— Точно. Я же был у них в Мидгарде, видел.

— А чем же они там живут? Охотой? Или крапиву в лесу собирают?

— И это тоже, — кивнул Ингвэ. — Огородничают тоже помаленьку. Виноград выращивают.

— Ну, для винограда здесь климат не тот.

— А для овощей в самый раз. Картошка, лук, свекла, морковь, да что угодно. Горох тоже можно сеять. Кстати, надо будет переписать все семена, какие у нас есть.

— Ну хорошо, посеем горох, посадим картошку, — не сдавался Валандиль, — а дальше что? Хлеба-то все равно нет и не будет.

— Ну и что? — пожал плечами Ингвэ. — Мидгардские эльфы тоже хлеба не сеют, овощами обходятся. Зато им ни плуг не нужен, ни борона. Овощи — это же все огородные культуры, они больших полей не требуют. Им небольшого участка хватает. А, кстати, тебе заброшенные поля видеть приходилось? Сплошной кустарник, не продерешься. Ну скажи на милость: зачем нам это нужно — лес сводить, поле расчищать, пахать, боронить, сеять, жать, и все для чего? Чтоб потом получить кусок порченой земли, поросшей кустами? Ну да, конечно, фаэри — эльфы то есть мидгардские — пороха не выдумали, колеса не изобрели, но ведь все технологии, если вдуматься, сводятся к тому, что они портят землю.

— Ну да, — саркастически усмехнулся Валандиль, — эльфы колеса не изобрели, потому что оно им на фиг не нужно, у них Магия Путей, всякое такое… А у нас?

— А у нас — вот, — Ингвэ кивнул на картину.

— Да ну, государь, — безнадежно махнул рукой Валандиль, — разве ж это магия? Так только, почтой перекидываться.

— А, по-твоему, этого мало? — возмутился Ингвэ. — Да ты хоть понимаешь, насколько это много? Это же не просто почтовый ящик, это связь с другим миром! Может, мы только потому до сих пор и живы, что у нас есть эта связь! А ты ее даже за магию не считаешь. Хотя… — Ингвэ на минуту задумался, — хотя, ты знаешь, наверное, так и должно быть. Мы же к этой магии не прибегаем, мы в ней живем.

— А ведь ты прав, государь, — медленно произнес Валандиль. — Для нас важна прежде всего именно связь. Как с этим миром, что нас окружает, так и с другими. С сопредельными прежде всего. А у людей не так, им важен путь. То есть им надо где-то над собой иметь маленькую точку. Маленькую, но обязательно светлую. И к этой точке