Когда Жан вырос, он убил лесничего, по вине которого повесили его отца. Однажды вечером на изгибе тропинки, шедшей между двумя гранитными осыпями под кронами дубов и каштанов, он лицом к лицу столкнулся с человеком в ливрее с вышитым гербом сеньора. Он поднял свой топор и убил его. Потом бросил труп в глубокие воды горного потока, что протекал под польдерами, подтачивая камни своим бурным течением. После этого Жан покинул родные места. Не часто он вспоминал эту историю, а если и вспоминал, то лишь для того, чтобы поздравить себя с тем, что сделал. Теперь он больше не крепостной. Жан был старше тех лет, что давали ему, глядя на его смеющееся мальчишеское лицо. Ему, верно, было около тридцати.

Тоже безобидным, иными словами, верным другом, который никогда не предаст, Анжелика считала мальтийца Энрико Энци. Среднего, скорее даже маленького роста, с гладкой, без растительности, оливкового цвета кожей, с гибкой мускулатурой рыбы, удар хвоста которой может оказаться смертельным, он был красив. В его жилах текла турецкая, греческая и венецианская кровь, а также кровь вольного крестоносца с древней примесью семитской, которую народы острова Мальты получили от своих финикийских предков. Граф де Пейрак переманил его к себе на Мальте, когда ему было пятнадцать лет и он зарабатывал себе на жизнь ловлей кораллов. А еще он, служа христианской вере, подводил брандеры под борта галер Великого Турка [2]. Он был яростным поборником христианства, этот мальчик-сирота, удивительную выносливость которого — никто из самых умелых ныряльщиков Мальты не мог продержаться под водой дольше, чем он, — жесточайшим образом эксплуатировали мальтийские рыцари. Он один принес больше вреда Блистательной Порте [3], чем многие заслуженные рыцари. А что получил он в награду? Заверения, что попадет в рай.

Он страстно любил неистовые погружения в зеленое и холодное чрево моря. Ярость мусульман в тюрбанах и восхищение других ныряльщиков, его собратьев по ремеслу с разъеденными соленой водой ногами и раздутой от постоянного пребывания под водой грудью, вполне вознаграждали его. Но если такое существование удовлетворяло ту часть его существа, которая вместе со светлыми глазами досталась ему от рыцаря-крестоносца, то текшая в его жилах кровь венецианских купцов заставила его в конце концов задуматься о том, что же ждет его. Куда заведет его эта несчастная жизнь? Когда он разбогатеет? Когда найдет он под волнами сокровище, на которое он будет иметь право?

И вот в одно прекрасное утро, когда Энрико сидел в тени стены на набережной в Ла-Валетте, к нему подошел Рескатор, пират в маске, о ком он столько слышал как о человеке справедливом и непобедимом, и в упор посмотрел на него.

— Ты — Энрико, который плавает дальше всех, глубже всех и дольше всех? Хочешь пойти ко мне на судно в команду ныряльщиков? — спросил Рескатор.

Мальчик, продолжая сидеть, пугливо замотал головой.

— Я не хочу покидать Мальту и своих друзей.

— Это Мальта тебя покинет, мой мальчик. Мальта оставит тебя ради других, когда ты заболеешь и перестанешь приносить ей пользу. Но если ты будешь хорошо служить мне, я не покину тебя никогда.

Подросток медленно поднялся. Он был маленький и худой. Ему можно было бы дать лет тринадцать. Вскинув голову, он снизу вверх посмотрел на лицо собеседника.

— Я вас узнал. Вы — Рескатор. Те, кто служит вам, не жалуются, я знаю.

— Да, это так. А сегодня я пришел сюда только ради тебя, потому что ты мне нужен.

Глаза маленького мальтийца на его худом личике цвета самшита округлились.

— Не может быть. Никто никогда не говорил мне таких слов. Я еще никому никогда не был нужен. — А потом он вдруг в ярости прокричал:

— Если я поплыву с вами, то только с условием, что в любой момент смогу вернуться на Мальту, где бы мы ни были, и вы дадите мне денег!

— Решено, я принимаю твое условие, потому что ты мне нужен, — повторил де Пейрак, ибо это был он.

— Я никогда не стану ничьим рабом. Меня привлекает только опасность.

— У тебя ее будет больше, чем ты думаешь.

— Я добрый католик, вы не заставите меня сражаться против галер рыцарей Мальтийского ордена?

— Тебе не придется этого делать, если рыцари сами не нападут на меня. Но у них нет к тому оснований, ведь я заключил с ними договор.

— Идет!

И Энрико тотчас же отправился на судно, не имея при себе ничего, кроме шелковой набедренной повязки. Он очень изменился за те десять лет, что плавал на кораблях графа де Пейрака. Кроме того, что он с необычайным умением подводил брандеры и оковывал металлом днища и борта кораблей, он был незаменим в рукопашной схватке, превосходно владел ножом и стрелял, короче, обладал качествами, неоценимыми в абордажной битве. И за все эти десять лет он ни словом не обмолвился о возвращении на Мальту.

Когда Жоффрей де Пейрак покинул Средиземное море и ушел в Карибское, он взял с собой и Энрико, и именно благодаря своей команде мальтийских ныряльщиков, главным в которой был Энрико, он осуществил необычайную затею, принесшую ему огромное состояние, — поднял со дна морского сокровища с испанскихгалионов,потопленныхфранцузскимифлибустьерами.

Теперь молодой Энци был богат. Граф подарил ему три очень красивые золотые вазы, которые Энрико извлек из пучины Карибского моря, к тому же юноша постоянно получал жалованье, положенное ему как члену команды, и определенную долю от всей добычи. Но даже Жоффрей де Пейрак был поражен, когда здесь, в Америке, на его вопрос, кто хочет добровольно отправиться с ним в глубь страны, Энрико изъявил желание. И это он, человек-рыба, который за десять лет службы у графа ни разу не решился отойти дальше чем на сто шагов от берега моря или от прибрежного городка.

— Нет, Энрико, лес, горы и болота — ну для тебя ли они? Ты — сын Средиземного моря. Ты будешь страдать от холода.

— Холод, — с презрением сказал Энрико, — кто лучше меня знает, что такое холод?.. Тот, кто не опускался в пучину океана так глубоко, как я, не знает, что такое холод в смертном саване. Монсеньор, ни один человек не привычен к холоду так, как я.

— Но тебе не придется больше нырять. Золото, которое я буду искать на этот раз, находится под землей, а не в глубинах моря.

— Если там есть и моя доля, не все ли равно, где оно? — сказал Энрико с той непринужденностью, какую он иногда позволял себе на правах очень старого друга хозяина, которого тот ценит. — И потом, — добавил он, смеясь, — мне говорили, что там есть озера, много озер. И я смогу нырять и ловить для вас рыбу.

Он приблизился к графу и сказал вполголоса на сардинском диалекте, который де Пейрак понимал:

— Я должен, обязательно должен быть с тобой, мой господин, мой отец, потому что кто же иначе предупредит тебя об опасностях, которые грозят тебе? Я — порождение сирены и альбатроса, и я вижу невидимые стрелы, что подстерегают тебя в этом лесу. Если бы я умел молиться, я остался бы на берегу и молился за тебя. Но я не умею хорошо молиться, я больше верю в дьявола, чем в мадонну. Значит, все, что я могу сделать для тебя, — это быть рядом с тобой. Мой нож всегда окажется достаточно проворным, чтобы защитить тебя.