уголовно-правового понимания рецидива – совершение умышленного преступления лицом, имеющим судимость за ранее совершенное умышленное преступление (ст. 18 УК РФ), под криминологическим рецидивом понимается повторное совершение лицом любого преступления, независимо от факта снятия или погашения судимости.

Обычно рецидивная преступность рассматривается как один из наиболее опасных видов преступности. В известном смысле это так, поскольку совершение повторного преступления может свидетельствовать о повышенной общественной опасности лица, его совершившего. Но, во-первых, как отмечалось в части I книги, каждый взрослый гражданин совершал в своей жизни преступления (т. е. деяния, предусмотренные действующим уголовным законом) и неоднократно. В этом (криминологическом!) смысле – все мы преступники-рецидивисты… Во-вторых, разумеется, рецидив рецидиву рознь. Одно дело – неоднократное оскорбление сограждан (ст. 130 УК), другое дело – систематические грабежи и разбои. В-третьих, если бы преступления совершались только рецидивистами (в узком, уголовно-правовом смысле слова), т. е. вся преступность была бы рецидивной, – появилась бы надежда на «ликвидацию» преступности. Точнее, это была бы ее «самоликвидация» – по мере естественного или искусственного (с помощью правоохранительных органов) выбытия рецидивистов из процесса воспроизводства преступности.

В действительности же регистрируемая рецидивная преступность (ее удельный вес в общем объеме преступности) характеризуется удивительным постоянством: 1988 г. – 25,9 %, 1989 г. – 28,4, 1990 г. – 27,2, 1991 г. – 26,9, 1992 г. – 26,3, 1993 г. – 24,9, 1994 г. – 21,8, 1995 г. – 26,3, 1996 г. – 26,8, 1997 г. – 33,7, 1998 г. – 32,9, 1999 г. – 32,1, 2000 г. – 29,8, 2001 г. – 30,1, 2002 г. – 27,2, 2003 г. – 21,7, 2004 г. – 27,7, 2005 г. – 30,5, 2006 г. – 29,8 %. Некоторое возрастание доли рецидива в 1997–1999 гг., во-первых, не очень значительно, а во-вторых, скорее всего, объясняется все той же погоней за показателями и ростом искусственной латентности: выявлять и «раскрывать» преступления рецидивистов в целом проще, чем «законопослушных» граждан. Напомним, что и в царской России доля рецидивной преступности колебалась в 1875–1883 гг. от 15 до 19 %, а в 1884–1912 гг. – от 16 до 22 %. Более того, относительное постоянство рецидива наблюдается и в других государствах, что позволяет, в частности, говорить о «кризисе наказания» (Т. Mathiesen), ибо устойчивость рецидива свидетельствует о неэффективности средств и методов социального контроля над преступностью.

Уровень зарегистрированной рецидивной преступности существенно разнится по регионам России. При среднем уровне (на 100 тыс. жителей) 374,3 в 2006 г. этот показатель достигал 829,0 в Республике Алтай, 774,5 – в Приморском крае, 772,4 – в Томской области, 656,0 – в Хабаровском крае, 635,0 – в Новосибирской области, 613,0 – в Тюменской области, что объясняется, в частности, высокой долей ранее судимых лиц среди жителей большинства из этих регионов. Низкий уровень зарегистрированной рецидивной преступности (ниже 100) в том же году отмечался в Дагестане (73,50), Карачаево-Черкессии (60,3), Ингушетии (16,6).

Часть IV

Социальная реакция на преступность

В этой части будут рассмотрены вопросы, связанные с отношением общества к преступности и реакцией на нее. Возможно, это самая главная проблема криминологии или, по крайней мере, наиболее важная в практическом отношении: что дают наши знания о преступности для контроля над ней? Каковы возможности общества, государства, средств массовой информации по контролю над преступностью? Каковы возможности уголовного права и правоприменительной деятельности, полиции и уголовной юстиции для сокращения преступности, оптимизации ее структуры, защиты граждан и социальных институтов от преступных посягательств? И вообще, согласно традиционному российскому вопросу, – что делать?

Глава 15

Социальный контроль над преступностью

Следует отказаться от надежд, связанных с иллюзией контроля.

Н. Луман

§ 1. Понятие социального контроля

Социальный контроль – механизм самоорганизации (саморегуляции) и самосохранения общества путем установления и поддержания в данном обществе нормативного порядка и устранения, нейтрализации, минимизации нормонарушающего – девиантного поведения.

Но это слишком общее определение, нуждающееся в комментариях. Тема социального контроля неразрывно связана с девиантностью, девиантным поведением и, прежде всего – с преступностью, хотя имеет более широкое, социологическое значение.

Возможно, стремление к порядку является у человека врожденным. Во всяком случае, все научные, философские, религиозные построения направлены на раскрытие закономерностей (= порядка!) Мира или привнесение Порядка в Хаос Бытия. В широком, общенаучном смысле порядок есть определенность, закономерность расположения элементов системы и их взаимодействия друг с другом. Применительно к обществу под порядком понимается определенность, закономерность структурирования общества и взаимодействия его элементов (сообществ, классов, групп, институтов).

Один из основных вопросов социологии: как и почему возможно существование и сохранение общества? Почему оно не распадается в ходе борьбы различных, в том числе – антагонистических, интересов классов, групп?[663] Проблема порядка и социального контроля обсуждалась всеми теоретиками социологии от О. Конта, Г. Спенсера, К. Маркса, Э. Дюркгейма до П. Сорокина, Т. Парсонса, Р. Мертона, Н. Лумана и др.

Так, О. Конт (1798–1857) полагал, что общество связывается «всеобщим согласием-» (consensus omnium). Один из двух основных разделов социологии – социальная статика (другой – социальная динамика) – представляет собой, по Конту, теорию общественного порядка, гармонии. И основные социальные институты (семья, государство, религия) рассматривались ученым с точки зрения их роли в интеграции общества. Так, семья учит преодолевать врожденный эгоизм, а государство призвано предупреждать «коренное расхождение» людей в идеях, чувствах и интересах.[664]

Г. Спенсер (1820–1903), также стоявший у истоков социологии и придерживавшийся организмических представлений об обществе, считал, что общественному организму присущи три системы органов: поддерживающая (производство), распределительная и регулятивная. Последняя как раз и обеспечивает подчинение составных частей (элементов) общества целому, т. е. выполняет по существу функции социального контроля. Будучи эволюционистом, Спенсер осуждает революцию как противоестественное нарушение порядка.[665]

Исходным для социологии Э. Дюркгейма (1858–1917) является понятие социальной солидарности. Классификация связанных с солидарностью понятий дуальна (двоична). Существуют два типа социальности: простая, основанная на кровном родстве, и сложная, основанная на специализации функций, возникшей в процессе разделения общественного труда. Для простой социальности характерна механическая солидарность однородной группы, для сложной – органическая солидарность. Для поддержания механической солидарности достаточно репрессивного права, предусматривающего жестокое наказание нарушителей. Органической солидарности должно быть присуще реститутивное («восстановительное») право, функция которого сводится к «простому восстановлению порядка вещей».[666] Забегая вперед, заметим, что эта идея «восстановительного права», «восстановительной юстиции» (restorative justice) как альтернативы уголовной, «возмездной» юстиции (retributive justice) получила широкое распространение в современной зарубежной криминологии. Чем сплоченнее общество, чем выше степень социальной интеграции индивидов, тем меньше отклонений (девиаций). А неизбежные в обществе конфликты должны решаться мирным путем.

Взгляды ученого эволюционировали от примата долга и принудительности социальных норм к добровольности, личной заинтересованности индивидов в их принятии и следовании им. Истинная основа солидарности, по «позднему» Дюркгейму, – не в принуждении, а в интернализованном (усвоенном индивидом) моральном долге, в чувстве