– Но не можем же мы…

– Не можем! – громыхнул огромный седогривый человек. – Империю в самом деле надо спасать, и кому, если не нам?! Пустить кошкам под хвост отличный корпус вместе с опытным командиром, это, знаешь ли, не спасение… Да и у нас тут дела не лучшие творятся.

– Я видел. В Белой Усадьбе.

– Да уж… Скверно вышло. Хозяин, тварь такая, воду замутил и удрал.

Они тоже так думали, пока худенький призрак не принялся под собачий вой разгребать завал. Внутри было страшно, но всего хуже были спекшиеся в тайнике трупы. Граф успел добить девочек, но стилет отчего-то сломался, так что бедняга умирал долго. Наверняка кричал, не мог не кричать, но бьющимся в другую дверь разбойникам было не до обнаружившей себя добычи.

– Кем бы он ни был, – тихо сказал Карло, – так умирать никому не пожелаю… Граф с дочерьми прятался в амбаре, в потайной комнате. Видели б вы этот амбар!.. Крепость. Неудивительно, что разбойники там заперлись, ну а легат сжег всех, откуда ему знать было?

– Значит, не удрал, – задумчиво произнес Турагис. – Вот так и начинаешь верить в Провидение. Ты что о кардинальских откровениях думаешь? Ничего? Я бы тоже не думал, зовись я иначе. Меня, знаешь ли, отец хотел Константином наречь, да мать уперлась… А теперь со всех амвонов бубнят «имя его будет Сервиллий». Только Сервиллию за шестьдесят, ноги отекают и все опротивело, одни лошадки остались. Тяжеловато наново в мундир влезать.

– Вы возвращаетесь в армию?

– Некуда мне пока возвращаться! Делать эту армию надо… С начала с самого, и кроме нас с тобой некому, пойми ты это, наконец! Превосходительные мало что ничего не могут, так, не успеешь опомниться, продадутся тем же кагетам. Нужен глаз да глаз. Это еще что такое?

«Это» оказалось пузатым Ставро. Придерживая дверь, слуга мялся на пороге, всем своим видом изображая смущение и при этом упорство. Дескать, нехорошо отвлекать стратега по сущим пустякам, но без вас, господин, никак…

– Не жмись, – господин откинулся на спинку стула. – А то маршал решит, что ты ограбил кого. Под чьим хвостом горит?

– От господ Галлисов приехали, срочный ответ им нужен. Там с кобылой, что вы летом продали, беда. Разродиться не может.

– А если б не нашли меня?! Ну точно двух по третьему… Гонец здесь?

– У ворот.

– Зови… Или ладно, спущусь, а ты пока думай, маршал.

Воспользоваться советом Капрас не успел – не прошло и пары минут, как Турагис воздвигся на пороге, загородив собой сразу ставшую узенькой дверь.

– Ослы, – изрек он. – Причем брехливые, а я и поверил! Как же, кобыла… Меринок, Сфагнасом кличут.

– Легат?

Турагис с отвращением махнул рукой, словно грязную воду стряхнул.

– Дожил «богоданный Сервиллий» – свои же олухи от своего же брата-вояки защитить норовят. Дескать, ты с легатом водишься, как бы не донес! Ладно, поеду от греха. Может, потом шейку недопеску и сверну, если сам не уберется. В Паону пока не пиши: у меня после жены цацки остались, не дочке же отдавать!

О том, что девица Турагис, когда отец еще был в силе, сделала блестящую партию, Карло знал. Как и о том, что после багряноземельской неудачи зять немедленно порвал с тестем, каковой громогласно послал к Леворукому и его, и предательницу-дочь.

– Господин…

– Зови-ка ты меня стратегом. – Турагис усмехнулся, показав достойные его гривастых любимиц зубы. – Или, если веруешь, «богоданным Сервиллием», только пушки нам в самом деле нужны. Значит, пушки будут! И с ремонтом лошадиным помогу, но тут не задаром, разве что тебе под седло парня подарю. Все, до встречи! Ты меня не видел, а я тебя.

Карло кивнул и вернулся к столу, комнатка без Турагиса стала не такой низкой, покинутого обеда хватало на четверых, но приглашать Агаса Капрас не стал. Был бы трактирщик подружелюбней, может, и позвал бы, а с этим хотелось расплатиться и больше никогда не видеть.

Злиться на Баату из-за разбившегося паонца Матильда не собиралась. Не позволять же бесноватым, хоть бы и клирикам, шляться по Кагете! Выставить с позором в Гайифу или честно и открыто убить? Это для волков. Казар охотится иначе и прежде времени сбрасывать белую шкурку не намерен. Как и поддерживать старого мерзкого Серапиона, выставленного в Кагету еще понадеявшимся на лисьи зубы Адрианом.

То, что выбранная в свидетельницы иноземка осведомлена о секрете решетки, Баата не догадывался, этого и Этери не знала, только трое талигойцев и собака. Матильда честно засвидетельствовала, что покойный оставался в беседке один, а погнался ли он за бабочкой или возжелал полета, ей, сестре великого герцога Алатского, неведомо. Сопровождавший клирика гайифский чиновник опечалился, но не усомнился. На нем тоже висел молниехвостый павлин, но жажда убийства Матильду на сей раз не обуяла, разве что вялое раздражение.

– Всяк еретик мерзок, – поднял палец получивший полный отчет Бонифаций, – но не всяк скверен. Сапфиры взденешь! И для глаз приятно, и о добром человеке напомнит.

Матильда фыркнула и повернулась к супругу спиной, позволяя застегнуть ожерелье. Сапфиры, настоящие, кэналлийские, преподнес Баата; он много чего преподносил, в том числе и сюрпризов. Последним из таковых оказался настоятель гидеоновой обители, объявившийся в Хандаве накануне отъезда талигойцев. О том, что гость приглашен на прощальный ужин, сообщил лично казар, и Бонифаций смолчал.

– Стерплю, – посулил он обалдевшей от подобного смирения супруге, – с кротостью и во искупление былых прегрешений. И ты терпи. Дело наше такое, сбирать пиявиц поненасытнее, да за шиворот супостатам совать, дабы прыть вместе с кровью теряли. В зеркало-то глянь!

– Ну его, – отмахнулась женщина, хотя посмотреть на себя в синих искрах и тянуло. – Перекосило, что ли? Ну так поправь!

– Да хороша больно, горжусь! Ладно, пошли, благословясь.

Когда, опираясь на мужнину руку и сверкая сапфирами, Матильда вплыла в зал Бакры, казар был уже там, но алатка, пораженная тем, во что превратилось сердце Хандавы, едва на него взглянула. Новоявленные родичи Этери зря времени не теряли. Чудовищные кагетские птички почти скрылись под козьими шкурами и коврами из козьей же шерсти, на которых развесили бакранские посохи, кагетские сабли и талигойские шпаги. Вперемешку. Примыкающую к трапезной стену украсили обвитые лентами рога, а напротив изрядно располневший Ворон вздымал на дыбы толстого белоснежного жеребца.

Всадник вышел так себе, но пейзаж заставил алатку вздрогнуть – неведомый мазила засунул талигойского маршала в Черную Алати! Женщина с ходу опознала Балинтову башню и позеленевший от времени мост через вечно беснующуюся Фекете. Картину стерегли козлиные черепа, а под ней на треножнике возлежала сабля в черных ножнах, с которой свисало нечто странное. Матильда не выдержала, вывернулась и пошла смотреть. Бонифаций вроде как и не заметил, надо думать потому, что из-за колонн выплыл памятный по Обросшему Яйцу казарон. Имя напарника Бурраза алатка не то чтоб забыла, просто наверняка запомнила неправильно, и вообще штуковина на эфесе ее занимала больше. Женщина нагнулась над роскошным, хоть сейчас пластай агаров, клинком и чудом не разоржалась, узнав бусы из косточек абехо.