– Истину глаголешь! – согласно пророкотал муженек, а гидеониты умело потупили глаза. Им было ужасно стыдно за собратьев во Ожидании, а Баата рубил наотмашь!

– Я понял свой долг, – возвестил он, сверкнув очами, – и высший промысел подтвердил мою правоту, приведя в Хандаву настоятеля обители Гидеона Горного. Каюсь, я, решив, что святой отец в сговоре с паонским безумцем, встретил гостя упреками, но я ошибся. Преосвященный Методий был обуреваем теми же сомнениями, что и я.

Гидеониты не подчинились еретикам из Паоны, но их обитель расположена слишком близко к границе, и святые братья решились искать защиты в моем доме. Я не слишком силен в богословии, однако преосвященный объяснил, что уже первый конклав разделил мирское и духовное, отдав первое императору Эрнани. Святому Эрнани. Ваше высокопреосвященство, я правильно понял?

– Да, – проявил немыслимую краткость супруг, созерцая гидеонитов, которые в самом деле были прекрасны. Немногим хуже Лисенка, а тот, получив ответ, быстро прижал руку к сердцу и тут же, словно устыдившись, опустил. На Бонифация он больше не смотрел, потому что смотрел на толстого Алонсо.

– Меня учили, – покаянно объяснял портрету Баата, – что в Талиге царствует ересь, однако Франциск Оллар и святой, да, именно святой, Эгидий вернули Ожидание к его истокам, приняв на себя ту ношу, что сейчас принял Рокэ Алва. Создатель любит нас всех, Государь хранит державу и слуг Создателя, слуги Создателя хранят и спасают души… Только так мы можем исполнить свой долг!

Завтра об этом услышит вся казария, сегодня я откроюсь вам. Я порываю с эсператистской церковью и принимаю учение святого Эгидия. И я по примеру Франциска Оллара объявляю себя главой новой церкви Кагеты, кардиналом же становится благочестивый Методий. Что до Серапиона, то он стар и вскоре предстанет пред иным судом. Я прощаю ему зло, причиненное моей семье, но не могу позволить сеять смуту – эсператист либо покинет пределы казарии, либо останется в том монастыре, куда бежал, бросив прежде столь любимого им Хаммаила. Если Серапион изберет Кагету, мои воины проследят, чтобы он служил лишь Создателю.

Я принял решение, и я его не изменю, но моя ноша станет легче, если вы одобрите мой выбор. Если же нет… Что ж, я исполню свой долг, как исполняет его регент Талига.

– Ты правильно решал, – первым, само собой, попался старый Бакна. – Регент знает, куда идти, а мы должны быть достойны. Мы стараемся, мы много успели. Самым трудным было сделать первый шаг и выйти из Полвары, а ты решил выйти из дурной веры. Ты веришь тому, кто обещает стать для тебя Премудрым?

– Да! – воскликнул Баата и знакомо потупился. – Но я… Я не успел узнать жизнь… К счастью, здесь вы! Мой второй отец, ваше высокопреосвященство, ваше высочество, дайте мне совет! Могу я вручить душу Кагеты братьям-гидеонитам?

– Премудрая спросит, – пообещал Бакна. Он в самом деле думал о душах или во что там верят бакраны, но у Матильды перед глазами взбрыкивал «горностаевый» линарец, а в ушах бренчали полновесные вэлы. Громко бренчали, настырно, так что алатка в Методии не сомневалась, как не усомнилась бы в братце, унюхай тот выгоду, причем единственную и нежданную. Паонский богоданец платить гидеонитам явно не собирался, мориски тем паче, а Серапион загораживал дорогу к казарскому корыту и при этом имел глупость поставить на Хаммаила. Своевременное бегство спасло клирику шкуру, но Баате такой кардинал на дух не нужен, так как же промахнувшегося соперника не отпихнуть?

Казар моргал и ждал, супруг хмуро сопел – от новоявленного союзничка его мутило, но выбирать не приходилось. Святого Адриана или хотя бы Левия для Лисенка никто не припас, а горный шкурник станет делать что велено, и торговать, чем сможет.

– Я верю, – нарушила тишину Матильда и, припомнив агарисское словоблудие, уточнила: – Верю, что будущий кардинал Методий будет молить Создателя не оставить в час испытаний Кагету и ее казара.

– Молить неустанно, – немедленно подхватил дождавшийся своего часа шкурник. – Создатель любит Кагету и ее властителя, он хочет даровать им прощение и помощь, но годы, века греха не могут пройти бесследно. Создатель ответит, но лишь услышав угодные Ему молитвы из достойных уст. Это мы, грешные, виновны в ниспосланных нам бедах, но будем прощены и помилованы, если только…

Дальше Матильда не слушала, вернее, старалась не слышать, потому что после бесноватого паонца не выходила без пистолетов, а Методий с тергачиным упорством твердил, что без нужной молитвы милосердный Создатель не поможет. Без нужной молитвы будут гибнуть дети, бестолково топтаться на развалинах своих домишек старики, плакать в подушку не дождавшиеся ушедших мужчин женщины… Сами виноваты: не тогда родились, не тем тащили деньжонки, мало благодарили… Иноходец так вовсе не благодарил, а рычал, и Бурраз, когда ему руку рубили, тоже.

– Так возблагодарим Создателя за милосердие, – тергал уже почти кардинал Кагетский, – за доброту, за любовь, кои питает он к достойным чадам своим.

О да… Столько добра и любви сейчас вокруг, так и тянет поблагодарить! Рука женщины вцепилась в подлокотник, но это был арьергардный бой, Матильда уже понимала, что не выдержит. Она еще не знала, что сделает – заорет, вцепится в холеную рожу, выстрелит…

Сдавленно рыкнуло, проскрипели по каменным плиткам ножки тяжелого кресла – Бонифаций! Тоже бесится, но молчит… Еще бы, Кагета от сквернавцев паонских отпадает, как не потерпеть, за благое-то дело!

– Не дождутся помощи молчащие, а те, кто не творит должных молитв, в глазах Создателя немы…

Не дождутся, говоришь? Ну а ты дождешься… Уже дождался!

– Ты что же это на Создателя хулу возводишь! – рык Бонифация слился с грохотом опрокинутого кресла. – Мерзок твой бог, святоша, и корыстен, аки чинуша средней руки или лавочник, что черствую корку старухе пожалеет… Только не мой это бог! И не Адриана с Эрнани. Не его в Двадцатилетнюю, перевалы заступая, звали! Чем твоего мздоимца молить, уж лучше самим… Только не таков Создатель, как ты, богохульник, несешь! Не откупишься от него и не купишь, вот искупить грехи право нам дадено. Совестью и делами путными. Ясно или подумаешь?

– Ваше высокопреосвященство… Размышления угодны Создателю, праведные размышления…

Сбитый с толку поганец соображал. Лихорадочно, как схваченный за шиворот воришка. Методий не понимал, не мог понять, чем так разозлил олларианца. Он же совсем не хотел, напротив…

– Ваше высокопреосвященство! – лицо гидеонита просветлело. – Я был слишком взволнован и упустил, наверное, самое важное. Даже не упустил, я бы обязательно сказал, если б вы не сочли… не сочли оскорбленной вашу Церковь, но это ошибка, недоразумение… Мы с олларианцами как братья родные, а ведь брат всегда поделится с братом…

Хапуга раскинул умишком и решил, что все просто – талигойский кардинал совершенно справедливо счел, что его обделяют. Неловко вышло, надо срочно исправлять, и Методий исправил:

– Эгидиане Кагеты будут счастливы помочь Церкви Оллара, – с чувством заверил он, – пострадавшие от эсператистов талигойские храмы и пастыри нуждаются во многом, а гидеонитская обитель за годы великого труда скопила…