И на душе как-то стало подозрительно легко и спокойно. Как после той наливки, что конфисковала у меня Розенна.

– А мы здесь для… – огляделась, гадая, предложат ли мне прогуляться к источнику Юны, и, если все-таки предложат, как я на это отреагирую.

Убегать от тальдена надоело. И проситься обратно в замок не хотелось совершенно. Там морканта, охающая сваха и свора замшелых магов, которые с недавних пор души во мне не чают.

Наверняка в Ледяном Логе уже прознали о феерическом полете с башни и теперь там все дружно ударились в панику.

– Просто хотел побыть с тобой еще какое-то время.

– Эм-м… А-а-а…

Как обычно в такие моменты, я не могла похвастаться красноречием и способностью выражаться членораздельно. И пока переваривала неожиданное откровение, Скальде приближался ко мне. В несколько шагов преодолев расстояние до лестницы, поднялся по поросшим дикими цветами ступеням. Чтобы встать рядом, не оставив между нами даже крошечного просвета. Заставив задрожать от предвкушения того, чего не случилось в финале танца, но чего упрямый дракон продолжал упрямо добиваться.

Не так давно я умирала от холода, а теперь задыхалась от волной нахлынувшего жара. Когда, приподняв голову, встретила взгляд, на долгое, волнующее мгновение задержавшийся на моих губах.

– Не знаю, как так вышло. Я не собиралась падать. Наверное, поскользнулась просто. Бывает, – оправдалась зачем-то и потупилась, чувствуя, что начинаю смущаться, как самая настоящая алиана.

Потому что нельзя смотреть на юную, непорочную девицу так порочно! И на неюную вроде настоящей меня, тоже нельзя. Нельзя обнимать, привлекая к себе так властно. Проводить ладонями по обнаженной спине, гладить бедра, а потом сжимать их крепко и так же крепко вжимать меня в себя.

Нельзя касаться поцелуями, от которых заходится сердце, висков, уголков губ, подбородка. И уж точно нельзя коварно прикусывать мне мочку уха, шепча при этом что-то непонятное, но такое будоражаще-сладкое, что начинает кружиться голова и, смешиваясь с тихим стоном, звучит невнятная мольба: не то остановиться, не то не сметь останавливаться.

– Наверное, считаешь меня сумасшедшей, – лепетала я, прикрыв глаза. Впитывая и жар дыхания, и нежные поцелуи, таявшие на губах. – Полезла тарг знает куда за дурацкой ракушкой. Если тебе станет легче, я тоже считаю себя чуточку сумасшедшей…

– Ничего не говори, – хриплый шепот и поцелуй где-то за ушком. Опасное, как выяснилось, место, потому что при прикосновении к нему губами колени начали предательски подрагивать.

– Боишься, испорчу момент?

– Раньше у тебя это неплохо получалось.

– Ну тогда умолкаю, – соглашаюсь покладисто и сама тянусь за очередной лаской. Сама раскрываюсь под напором требовательных, горячих губ, вбирая в себя этот яростный поцелуй.

…И уж точно нельзя подхватывать алиану, чтобы усадить ее на обломок колонны, а самому вклиниться меж ослабевших ног. Нельзя забираться под разрез юбки, чтобы медленно, дразня, распаляя еще больше, проводить ладонью по внутренней стороне бедра.

Всхлипнула, выгибаясь от новой жгучей ласки, и поняла, что для него сейчас не существует «нельзя». Только «можно», тысячи «можно» и одна я, захмелевшая от его желания, от потемневшего взгляда, от прикосновений твердых пальцев, каждое из которых отзывалось во всем моем теле сумасшедшей дрожью.

Понимаю, что нельзя так остро реагировать на его губы. Когда они ласкают изгиб шеи, скользят по ключице и замирают там, где начинаются жемчужины-пуговицы.

Расстегнуть которые ведь ничего не стоит…

– И все-таки я скажу, – шепчу, задыхаясь от пламени, что он в меня вливает. – Что бы ты там себе ни думал, я не боюсь выходить замуж. Не боюсь… я…

…забыла о том, где я и кто я. Растворилась в сильных объятиях, в хмеле поцелуев. Захлебнулась этим невероятным чувством. Тянулась к нему, выпивая его дыхание и взамен отдавая свое; всю себя.

В тот момент я действительно ничего не боялась. Вместо страха наслаждалась мгновениями ничем не замутненной упоительной радости. Радости от того, что мы одни и что здесь и сейчас для него не существовало никого и ничего, кроме меня.

Ну а он уже давно стал единственным для меня.

– Не прошло и полвека, – эхом отражаясь от стен, звучал голос Древней, в котором огненному магу слышались неизменные капризные нотки.

Игрэйт вглядывался в призрачное свечение, льющееся из глубин горного храма, пытаясь в перламутровых переливах различить изящный силуэт.

Наконец ожидание тальдена было вознаграждено. Леуэлла вынырнула из потоков света, струившихся по обледенелому камню, зевнула демонстративно, как будто только что пробудилась, и, потягиваясь, кокетливо откинула назад белоснежную волну локонов.

– Я чуть в зимнюю спячку не впала, пока ты тагр знает где шлялся.

Князь Темнодолья смерил богиню тяжелым взглядом:

– Из-за тебя и твоих прихотей мне пришлось переплыть несколько морей, побывать в местах, недоступных даже магам. Да что там магам! Меня чуть неведомая тварь не сожрала, когда я попытался подобраться к артефакту! В сражении с ней я потерял половину своих людей!

– Риэкри – страж сердца. Знаю, встречались, – понимающе хмыкнула зимняя красавица. – Очень агрессивная зверушка. Рада, что она не закусила драконом по-темнодольски, переварить такого, как ты, было бы непросто… – Жадно сверкнув глазами, Древняя деловито поинтересовалась: – Надеюсь, реликвия у тебя с собой?

Вместо ответа Огненный подбросил в воздухе раздутый от своего содержимого мешочек и крепко сжал в кулаке, когда богиня, в одно мгновение материализовавшись рядом, попыталась его перехватить.

– Не так быстро, – покачал головой Хентебесир. Шарлаховое сердце затерялось в складках плаща, и багряное мерцание, пробивавшееся сквозь бархатную ткань кисета, померкло. – Был уговор: сначала смерть Герхильда, потом я отдаю тебе твое сердце.

– Не играй со мной, дракончик, – пугающе ласково произнесла Леуэлла, обходя Огненного по кругу и сотканным из снежинок шлейфом касаясь мысков его сапог. – Мое терпение недолговечно.

– Я тоже не люблю, когда со мной играют, Леуэлла, – к немалому удивлению Древней, жестко парировал его светлость. Не вздрогнул от ледяных прикосновений пальцев к плечам и даже не попытался отстраниться, почувствовав на щеке смертоносное дыхание богини. – Я тот, кто тебя призвал. Убьешь меня, и сама будешь долго умирать в муках. Или уже забыла, что никто, кроме меня, не сможет насыщать тебя жертвами? Представь себе голод в несколько десятилетий.

– Дракончик научился показывать клыки и обнажать коготки? Давно пора, – меланхолично улыбнулась снежная красавица и отстранилась от преисполненного решимости настоять на своем князя. – Все идет, как договаривались. Завтра Герхильд совершит самую страшную ошибку в своей жизни – и прощай, династия императоров. Сначала заледенеет его избранница. А потом уже настанет черед поохотиться дольгаттам. Они, наверное, тоже голодают, бедняжечки, – надула синюшные губы богиня, после чего жалостливо выдохнула.