— Ваше послание меня, конечно, удивило. Я решил, у вас что-то случилось.

— Да я и сама удивилась потом, когда перечитала…

— Вам было плохо? Рвало? — спросил Айдзава.

— Не рвало, но на следующее утро я встать не могла.

— Перед выпивкой всегда лучше поесть, хотя бы немного. Чего-нибудь молочного, например.

— Теперь буду знать… — втянув голову в плечи, пролепетала я.

На мое пьяное письмо Айдзава честно ответил, затем мы обменялись еще несколькими имейлами и в конце концов решили встретиться. Он принес мне распечатки нескольких статей о репродуктивной этике, вышедших в журналах. Я с благодарностью убрала их в сумку. В кафе на Сангэндзяе, где мы договорились встретиться, оказалось довольно многолюдно — день был воскресный.

— Кстати, — спохватился Айдзава, — я дочитал вашу книгу.

— О, спасибо! При том что вам и без того дел хватает, наверное…

— Вообще я читаю очень мало художественной литературы, поэтому вряд ли сумею точно описать свои ощущения.

— Это ничего… — промямлила я, опустив глаза в пол: от перспективы услышать его отзыв о книге я растерялась.

— Мне кажется, ее можно прочесть по-разному, — задумчиво проговорил Айдзава, разглядывая кофейную чашку. — Но для меня она о некоем перевоплощении душ. Ваши персонажи мертвы с самого начала, но умирают снова и снова. Место действия, общество, язык — все меняется, но душа остается прежней. И это движение по кругу продолжается вечно.

Я неопределенно кивнула.

— Я сказал «круг»… Пожалуй, не совсем так. — Айдзава умолк. Потом он поднял голову и широко распахнул глаза, как будто его осенило: — Нет! Это прямая линия! Поскольку процесс перерождения бесконечен, мне сначала представилось нечто вроде колеса сансары. Но нет, ваш мир все время движется по прямой.

Я молчала, не зная, что ответить.

Айдзава втянул голову в плечи:

— Простите, что коряво выражаюсь, лучше не умею. Но мне правда очень понравилась ваша книга.

— Вы говорили, что почти не читаете такую литературу, но я вот слушаю вас, и как-то даже не верится.

— Я в литературе не очень разбираюсь, но мне это все интересно. Например, как это — писать книги…

— Может, вам хочется самому что-то написать?

— Нет, что вы, — засмеялся Айдзава. — Просто мой отец любил это занятие.

— Ваш отец?

— Да. Ну, тот, который меня вырастил. Он писал прозу. Имел такое хобби. Но он давно умер.

— Получается, он умер довольно молодым?

— По нынешним меркам да. В пятьдесят четыре, мне тогда было пятнадцать лет. Инфаркт. Дети, рожденные от доноров, обычно узнают об этом во время развода родителей или сразу после смерти отца. Но я — гораздо позже. До тридцатилетия мне ничего не говорили.

— Вообще никак не касались этой темы?

— Именно, — подтвердил Айдзава. — Наверное, я уже об этом где-то рассказывал, но я вырос в Тотиги, в несколько специфической семье. Мой отец принадлежал к старинному роду землевладельцев со своеобразными традициями. Жили мы все вместе в их родовом гнезде. Дедушка умер, когда я был еще маленьким, и самым главным человеком у нас в семье была бабушка. Она-то и открыла мне эту тайну.

— Когда вам исполнилось тридцать? Ни с того ни с сего?

— Да, — с коротким вздохом сказал Айдзава. — С тех пор как умер отец, и до моего поступления в университет мы жили втроем: бабушка, мама и я. А потом я уехал учиться в Токио, и они остались вдвоем. Бабушка всегда была с характером, все говорила напрямик, поэтому я чувствовал, что маме с ней непросто. Ну, когда в одном доме живет несколько поколений, трения неизбежны, рассуждал я. Мне они не казались критичной проблемой. Но к тому моменту, как я окончил университет, получил лицензию и кое-как отбыл ординатуру, мама была уже не в состоянии жить с бабушкой. Сказала, что уедет от нее в Токио.

— В Токио, чтобы быть поближе к вам?

— Нет, не в том дело. Ее главным желанием было больше не видеть бабушку. Мама говорила, как та ее доводит, в каком кошмаре приходится жить. Плакала, говорила, что если останется там еще хоть ненадолго, то точно сойдет с ума и умрет. В какой-то момент она не выдержала и объявила об этом бабушке. Собираюсь, говорит, переехать в Токио. Бабушка пришла в бешенство. Дело в том, что после смерти отца мама на правах супруги унаследовала его состояние. Половина того, что отец получил от деда, уже перешла к маме, и в конце концов ей должно было достаться и остальное. По мнению бабушки, раз мама получила деньги, принадлежавшие их семье, то теперь обязана остаться в родовом гнезде, хранить его и ухаживать за ней. Для бабушки это выглядело естественно.

— Теперь понятно.

— На самом деле эти деньги и мне помогли — благодаря им я смог выучиться в частном медицинском университете в Токио… — сказал Айдзава. — Но думать надо было прежде всего о психологическом состоянии мамы и ее здоровье, поэтому я предложил ей отказаться от прав на ту часть наследства, которую она еще не получила. Но у мамы оказались свои соображения. Она отдала этому дому десятки лет жизни, так что теперь имеет на наследство полное право. В общем, вопрос оказался непростой.

Допив кофе, Айдзава уставился в окно. Я предложила повторить, и он с благодарностью кивнул. Подошла официантка и снова наполнила наши чашки.

— Ну, тут с вашей мамой не поспоришь, — заметила я.

Айдзава задумчиво покивал, будто вспоминая былое.

— Бабушка и правда была резким человеком… чуть что, выходила из себя. Думаю, ее окружению пришлось непросто. Я ее тоже недолюбливал, сколько себя помню.

— Вы ее боялись?

— Хм, как сказать… Конечно, ребенком я ее пугался и очень нервничал, когда оставался с ней наедине. Я не мог ей довериться, никогда не просил у нее ничего, не обнимал. Но сейчас мне кажется естественным, что наши отношения сложились именно так. Бабушка тоже не могла проникнуться нежными чувствами к мальчику, который ей на самом деле даже не внук.

— Она вам потом об этом и рассказала?

— Да. Мама уже была на пределе, поэтому я перевез ее на время в Токио, снял ей квартиру. И решил один съездить в Тотиги и поговорить с бабушкой о дальнейших планах.

— Понятно…

— Ну и вот, приезжаю я домой, открываю дверь — а там кроме бабушки еще несколько человек, какие-то дальние родственники. У моего отца не было братьев и сестер, но у деда были. Видимо, это была родня по их линиям.

— Ох, так и вижу… — Я прищурилась. — Большой зал, в глубине роскошный семейный алтарь, перед ним, лицом к вам, — целая вереница мужчин в костюмах, а посередине