десятилетие, то, несомненно, именно благодаря «свободной торговле» был предотвращен массовый голод. По мере ослабления кризиса и особенно по мере роста доходов сельского населения в связи с небывалым урожаем 1937 года, «свободная торговля» также дала крестьянам возможность приобретать промышленные товары где-то еще, кроме скудно снабжаемых деревенских магазинов.

О неполноценной работе системы сельской торговли свидетельствовали письма в Ленинградский обком из сельских районов в конце 1937 и 1938 годах: не считая поставок велосипедов и наручных часов, в универсальных магазинах не было ни ткани, ни одежды, а обувь если и была, то только одного размера. В довершение ко всему перечисленному, сельские магазины были так плохо организованы и их было так мало, что даже за их удручающе скудным ассортиментом выстраивались очереди[428]. Таким образом, улучшение материального положения и трудности в сельской местности имели до странности похожие последствия: и то и другое побуждало крестьян ездить в город, чтобы запастись товарами первой необходимости.

Зимой 1937/1938 года Москву, Ленинград и другие крупные города наводнили провинциалы, приехавшие в поисках хлопчатобумажных тканей и других дешевых предметов потребления.

Жители города горько жаловались на приток народа; вскоре до региональных и центральных властей дошли письма о пагубном влиянии мигрантов на столичную торговлю:

Каждый день с 9 до 11 часов утра – в часы работы универмага «Пассаж» на Невском проспекте – толпа, состоящая из тысяч приезжих из Украины, Белоруссии, Кавказа и Средней Азии, а также наших спекулянтов, выступает с тротуара и, как саранча, обрушивается на все на своем пути, толкая вперед всей массой и забирая все, что было на полках. Ленинградец остается без штанов, пиджаков и нижнего белья, пока эта саранча сжирает все[429].

К апрелю высокопоставленные чиновники начали обращать на это внимание, не в последнюю очередь потому, что наиболее серьезно пострадали «всесоюзные образцовые универмаги»: «Пассаж», ЦУМ, «Дом ленинградской кооперации», универмаги Харькова, Киева, Свердловска, Минска. Власти предсказуемо сосредоточили свое внимание на Москве. В докладе, хранящемся в архиве В. М. Молотова, февраль обозначен как начало проблемы столичных очередей, которая с тех пор приобрела «скандальный и политически опасный характер». В очередях стояли в основном иногородние, которые хотели приобрести хлопчатобумажную ткань, одежду и обувь. У ЦУМа, который открывал свои двери в 8:40, очереди собирались с 6 утра, а к 8 часам на тротуарах всего квартала за Большим и Малым театрами извивалась гигантская двойная очередь из примерно двадцати тысяч человек. Но это еще не все: «несколько тысяч человек собирались в кучки» на каждом углу улицы в окрестностях. Каждое утро у ЦУМа дежурили двести сотрудников милиции, но им практически не удавалось предотвратить давку, которая начиналась, как только ЦУМ открывал двери[430].

Повторимся, что это была весна 1938 года, посреди периода сталинского террора. Сложно представить, что вместе с более рутинными методами охраны правопорядка не применялись и «административные меры». Нам известно, что очереди образовывались с 6:00, потому что московской милиции были дан приказ предотвращать образование ночных очередей. Милиции также были даны полномочия обыскивать приезжих, которые прибыли в столицу за покупками, и изымать «излишнее» количество товаров[431]. Это положение дел сохранялось в течение нескольких месяцев, хотя число приезжающих и снизилось с началом сельскохозяйственного сезона. Однако в начале декабря, всего через несколько недель после издания тайного приказа Сталина о прекращении «массовых операций» – и, вполне возможно, в связи с ним, – прокуратура СССР внезапно отозвала распоряжение для милиции о разгоне ночных очередей и запретила обыски и изъятия без ордера[432]. С этих пор московская милиция должна была ограничивать свои вмешательства в ночные очереди лишь мерами по поддержанию порядка. В это время число приезжих из регионов снова начало расти. К началу апреля 1939 года произошла «целая серия инцидентов разного рода хулиганства» в ночных очередях[433]. По словам начальника милиции Козырева, который подал прошение отменить директиву прокуратуры в Совет народных комиссаров СССР, именно из-за ночных очередей «нередко» возникали уголовные и контрреволюционные дела. Более того, московские ночные очереди стали рассадником «специалистов по очередям» (отголоски НЭПа!), которые предлагали свои услуги потенциальным покупателям за двадцать-тридцать рублей за ночь. Козырев заключил, что ситуацию спровоцировал «не только дефицит товаров», но и новые ограничения деятельности милиции[434].

Правоохранительные органы получили поддержку на следующее утро, когда выборочная проверка ночных очередей у 14 универмагов обнаружила, что только пять из четырнадцати тысяч человек в очередях были жителями Москвы[435]. «Быстрые репрессии» снова казались самым эффективным способом «оздоровить экономику», поэтому 5 апреля Совнарком тайно восстановил полномочия милиции, позволяя им вмешиваться в ночные очереди. Московским правоохранительным органам снова было приказано предотвращать образование очередей до времени открытия магазинов, штрафовать «нарушителей» (которые, разумеется, были абсолютно невиновны, так как постановление не было опубликовано) на сто рублей и арестовывать «особо злостных нарушителей» – надо полагать, всех тех, кто сопротивлялся. Милиционеры также получили зеленый свет на депортацию под предлогом защиты паспортного режима «спекулянтов» и других «наехавших» из регионов для покупки в Москве тканей. Если у человека находили более 50 метров материи, всю ее конфисковывали, хотя и с компенсацией; также рассматривалась возможность возбуждения уголовного расследования по обвинению в спекуляции. Прокуратура должна была выискивать и наказывать сельских чиновников, которые выдавали поддельные документы, разрешающие поездку в Москву за тканью. Работники магазинов, потворствующие спекуляции, подлежали преследованию по закону. Сотрудники НКВД и работники железных дорог должны были разработать меры препятствования поездкам за покупками. В конце этого длинного списка наказаний в этом постановлении значилась единственная положительная мера: московская городская администрация должна открыть 25 новых магазинов в рабочих районах, а ассортимент тканей, одежды и обуви должен быть предоставлен за счет существующей торговой сети, что, предположительно, защитит доступ рабочих к товарам[436].

Непоследовательность властей показывает хрупкость официальной политики «свободной торговли». Местная милиция, разумеется, была гораздо более заинтересована в том, чтобы высылать приезжих, чем терпеть очереди. Почему представители центрального правительства были готовы нарушать собственные принципы свободной торговли – другой вопрос. Как мы видели в первом примере, в 1937 году они не желали этого делать в небольших городах под Ленинградом – напротив, они осуждали местные власти, которые не давали крестьянам покупать хлеб. Тот факт, что в 1939 году правительство пошло на уступки, явно отражал особенный статус Москвы. Подобно ситуации товарного голода в 1920-х годах, интересы Москвы продвигались ее ярыми сторонниками, которые, находясь ближе к всесоюзному правительству, могли заставить его прислушаться. Сталин, Молотов и другие лидеры могли сами видеть последствия ночных очередей. Так как «беспорядки»,