Совсем иначе складывалась жизнь казаков-зимовчаков, живших в степи по зимовникам. Зимовниками в Запорожье назывались небольшие хутора, или фольварки, при которых «жители имели скот и проживали с ним всегда, а при некоторых и рыбную ловлю содержали»; в каждом зимовнике полагалось две-три хаты для людского житья и разные хозяйственные постройки для домоводства; хаты строились иногда из рубленого дерева, иногда из плетеного хвороста, обмазанного глиной; в середине каждая хата имела «кимнату» и особый чулан или каморку; хаты ставились среди большого двора, обнесенного кругом или плетнем, или частоколом; во дворе делались разные хозяйственные постройки: скотные сараи, амбары, стойни, или конюшни, лёхи, или погреба, омшаники, или зимние помещения для пчел[651]. По официальному описанию 1769 года под зимовником разумелась усадьба, в которой было «хат три, одна с кимнатами и две коморы с лёхом и стайнею рублеными; загородь, четыре двора частокольные из доброго резаного дерева, досчаные. Близ же одного зимовника мельница двокольная (на два постава) и со всем в ней хлебным и прочим припасом. В оном зимовнике разной муки 13 да пшона 4 бочек, жита засеков больших 2, и со всей экономической посудой и вещьми. Овец 1200, лошадей 127, из коих верховых 12, кобыл 85, неуков-лошаков разнолетних 30, рогатого скота – волов 120, быков разнолетних 120, коров лучших с гурта 54, остальных скотин не считано»[652]. Зимовники редко строились одним хозяином, а большей частью тремя-четырьмя; у каждого хозяина зимовника было по 3–4 или по 5–6 казаков и при них по 10 молодиков, а над всеми «господарь», то есть управитель; в зимнее время они были многолюднее, чем в летнее: зимой в них много приходило на прокорм разного люда из городов, живших подолгу в зимовниках; в летнее же время такой люд оставался в зимовниках неделю или две, потом уходил из одного в другой, из другого в третий зимовник[653]. Зимовники разбросаны были большей частью по берегам рек, по островам, балкам, оврагам и байракам; в них жили или семейные запорожцы, или люди, зашедшие из Украины, Литвы и Польши, или холостые, оставившие сечевую службу, «абшитованные» старшины, удалявшиеся в степь со своей челядью, хлопцами, мальцами и наймитами[654]. Официально зимовные казаки назывались сиднями или гнездюками, в насмешку – баболюбами и гречкосиями; они составляли поспильство, то есть подданное сословие собственно сечевых казаков. Гнездюки призывались на войну только в исключительных случаях по особому выстрелу из пушки в Сечи или по зову особых гонцов-машталиров от кошевого атамана, и в таком случае, несмотря на то что были женаты, обязаны были нести воинскую службу беспрекословно; в силу этого каждому женатому казаку вменялось в обязанность иметь у себя ружье, копье и «прочую казачью збрую», а также непременно являться в Кош «для взятья на казацство войсковых приказов»[655]; кроме воинской службы, они призывались для караулов и кордонов, а также для починки в Сечи куреней, возведения артиллерийских и других казацких строений[656]. Но главной обязанностью гнездюков было кормить сечевых казаков; это были в собственном смысле слова запорожские хозяева, или домоводы: они обрабатывали землю сообразно ее свойству и качеству; разводили лошадей, рогатый скот, овец, заготовляли сено на зимнее время, имели пасеки, собирали мед, садили сады, возделывали огороды, охотились на зверей, занимались ловлей рыбы и раков, вели мелкую торговлю, промышляли солью, содержали почтовые станции и т. п.[657] Главная масса всего избытка в запорожских зимовниках доставлялась в Сечь на потребу сечевых казаков, остальная часть оставалась на пропитание самих гнездюков и их семейств. Сохранившиеся до нашего времени сечевые акты показывают, что и в каком количестве доставлялось из зимовников в Сечь: так, в 1772 году, 18 сентября, послано было из паланки при Барвенковской Стенке восемь волов, три быка, две коровы с телятами и т. п.[658]

При постоянном сношении сечевых казаков с казаками-зимовчаками между теми и другими выработались особого рода термины и приемы. Сечевые казаки, приехавшие в зимовник, не слезая с коня, должны были прежде всего три раза прокричать: «Пугу! пугу! пугу!» Хозяин, услышав тот крик, отвечал приехавшим два раза: «Пугу! пугу!» Приехавшие на этот двукратный ответ снова кричали: «Казак з лугу!» Хозяин через окно спрашивал: «А з якого лугу, чи з Великого, чи з Малого? Як з Великого, йды до кругу!» После этого, всмотревшись во всадников и убедившись, что то действительно сечевые казаки, хозяин зимовника кричал им: «Вьяжите коней до ясель та просимо до господы!» Тогда из хаты выскакивали хозяйские хлопцы и вводили казацких коней в конюшни, а самим гостям указывали вход в хату. Гости сперва входили в сени, клали здесь на «тяжах», то есть на кабице, свои ратища, затем из сеней входили в хату, здесь молились на образа, кланялись хозяину и говорили: «Отамане, товариство, ваши головы!» Хозяин, отвечая на тот поклон поклоном, говорил: «Ваши головы, ваши головы». Потом просил садиться приехавших гостей по лавкам и предлагал им разные угощения – напитки и кушанья, из последних обыкновенным кушаньем была тетеря; если случался скоромный день, то варилась «тетеря до молока», если же случался постный день, то варилась «тетеря до воды». Погуляв весело и довольно несколько дней, гости под конец, собираясь в отъезд, благодарили ласкового хозяина за угощение: «Спасыби тоби, батьку, за хлиб, за силь! Пора уже по куреням разизжаться до домивки; просымо, батьку, и до нас, колы ласка». – «Прощайте, паны-молодци, та выбачайте: чим богати, тим и ради! Просымо не погниватьця». После этого гости выходили из хаты, хлопцы подавали им накормленных, напоенных и оседланных лошадей, и сечевики, вскочив на своих коней, уносились от зимовника[659].

Еще проще была жизнь казаков по бурдюгам. Бурдюгами, от татарского слова «бурдюг», что значит вывороченная целиком шкура животного, просмоленная и употребляемая как сосуд для жидкости, у запорожских казаков назывались одиночные, без всяких обыкновенных прибавочных построек, землянки, кое-где разбросанные по безлюдной и глухой степи запорожских вольностей; в них жили совершенно одинокие казаки, искавшие полнейшего уединения и от бурной сечевой, и от тяжелой семейной хуторской жизни. Бурдюги делались слишком просто и незатейливо: в выкопанной в земле яме ставились четыре стены из плетня, вокруг стен нагорталась земля, сверху делалась крыша, а все это вместе снаружи обмазывалось глиной и кизяком и обставлялось кураем; в стенах пропускались отверстия для небольших, круглых, как тарелочки, окошечек, застекленных зеленым и рябеньким с камешками стеклом и состоящих из круглой рамки в четыре щепочки. Внутри бурдюга не было ни печки, ни дымаря: печку заменяла мечеть, на которой хлеб пекли, да кабиця, на которой пищу варили; обе делались из дикого камня, легко накалялись, оттого скоро согревали бурдюг и в зимнее время совершенно заставляли забывать и жестокий холод, и страшные вьюги. В некоторых бурдюгах встречалась изредка кое-какая обстановка в виде скамей, оружия, размалеванных под золото образов и недорогих килимов (то есть ковров). Бурдюги никогда не замыкались и потому всегда и для всех были открыты. Когда хозяин бурдюга уходил куда-нибудь в степь, то он мало того что оставлял незапертым свой бурдюг, а еще клал на столе продукты для пищи. Оттого кто хотел, тот и заходил в бурдюг. Вот это бродит, бывало, какой-нибудь человек по степи, и захочется ему есть. Видит он, стоит бурдюг; сейчас же забрался в него, нашел там казан, пшено, сало или рыбу, выкресал огня, развел «багаття», сварил себе обед, сел и съел его; а после обеда напился воды да еще лег и отдохнул. А придет хозяин, то он встретит гостя, точно отца, ибо только и родни ему на широкой степи, что захожий человек. Если же гость не успеет увидеться с хозяином бурдюга, то, поевши, напившись и отдохнувши, он делает маленький крестик из дерева, ставит его среди бурдюга, чтоб знал хозяин, что у него был захожий человек, да тогда и идет с богом куда ему надо[660].