Все это замирающая от страха Маргарита разглядела в коварныхтенях от свечей кое-как. Взор ее притягивала постель, на которой сидел тот,кого еще совсем недавно бедный Иван на Патриарших прудах убеждал в том, чтодьявола не существует. Этот несуществующий и сидел на кровати.

Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искройна дне, сверлящий любого до дна души, и левый – пустой и черный, вроде какузкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней. ЛицоВоланда было скошено на сторону, правый угол рта оттянут книзу, на высокомоблысевшем лбу были прорезаны глубокие параллельные острым бровям морщины. Кожуна лице Воланда как будто бы навеки сжег загар.

Воланд широко раскинулся на постели, был одет в одну ночнуюдлинную рубашку, грязную и заплатанную на левом плече. Одну голую ногу онподжал под себя, другую вытянул на скамеечку. Колено этой темной ноги инатирала какою-то дымящеюся мазью Гелла.

Еще разглядела Маргарита на раскрытой безволосой грудиВоланда искусно из темного камня вырезанного жука на золотой цепочке и скакими-то письменами на спинке. Рядом с Воландом на постели, на тяжеломпостаменте, стоял странный, как будто живой и освещенный с одного бока солнцемглобус.

Несколько секунд длилось молчание. «Он изучает меня», –подумала Маргарита и усилием воли постаралась сдержать дрожь в ногах.

Наконец Воланд заговорил, улыбнувшись, отчего его искристыйглаз как бы вспыхнул:

– Приветствую вас, королева, и прошу меня извинить за мойдомашний наряд.

Голос Воланда был так низок, что на некоторых словах давалоттяжку в хрип.

Воланд взял с постели длинную шпагу, наклонившись, пошевелилею под кроватью и сказал:

– Вылезай! Партия отменяется. Прибыла гостья.

– Ни в каком случае, – тревожно свистнул по-суфлерски надухом Маргариты Коровьев.

– Ни в каком случае... – начала Маргарита.

– Мессир... – дохнул Коровьев в ухо.

– Ни в каком случае, мессир, – справившись с собой, тихо, ноясно ответила Маргарита и, улыбнувшись, добавила: – Я умоляю вас не прерыватьпартии. Я полагаю, что шахматные журналы заплатили бы недурные деньги, если бимели возможность ее напечатать.

Азазелло тихо и одобрительно крякнул, а Воланд, внимательнопоглядев на Маргариту, заметил как бы про себя:

– Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь!

Он протянул руку и поманил к себе Маргариту. Та подошла, нечувствуя пола под босыми ногами. Воланд положил свою тяжелую, как будтокаменную, и в то же время горячую, как огонь, руку на плечо Маргариты, дернулее к себе и посадил на кровать рядом с собою.

– Ну, уж если вы так очаровательно любезны, – проговорил он,– а я другого ничего и не ожидал, так будем без церемоний, – он опятьнаклонился к краю кровати и крикнул: – Долго будет продолжаться этот балаганпод кроватью? Вылезай, окаянный ганс!

– Коня не могу найти, – задушенным и фальшивым голосомотозвался из-под кровати кот, – ускакал куда-то, а вместо него какая-то лягушкапопадается.

– Не воображаешь ли ты, что находишься на ярмарочнойплощади? – притворяясь рассерженным, спрашивал Воланд, – никакой лягушки небыло под кроватью! Оставь эти дешевые фокусы для Варьете. Если ты сейчас же непоявишься, мы будем считать, что ты сдался, проклятый дезертир.

– Ни за что, мессир! – заорал кот и в ту же секунду вылезиз-под кровати, держа в лапе коня.

– Рекомендую вам... – начал было Воланд и сам себя перебил:– Нет, я видеть не могу этого шута горохового. Посмотрите, во что он себяпревратил под кроватью.

Стоящий на задних лапах и выпачканный пылью кот тем временемраскланивался перед Маргаритой. Теперь на шее у кота оказался белый фрачныйгалстук бантиком, а на груди перламутровый дамский бинокль на ремешке. Крометого, усы у кота были позолочены.

– Ну что же это такое! – воскликнул Воланд, – зачем тыпозолотил усы? И на кой черт тебе нужен галстух, если на тебе нет штанов?

– Штаны коту не полагаются, мессир, – с большим достоинствомотвечал кот, – уж не прикажете ли вы мне надеть и сапоги? Кот в сапогах бываеттолько в сказках, мессир. Но видели ли вы когда-либо кого-нибудь на балу безгалстуха? Я не намерен оказаться в комическом положении и рисковать тем, чтоменя вытолкают в шею! Каждый украшает себя, чем может. Считайте, что сказанноеотносится и к биноклю, мессир!

– Но усы?..

– Не понимаю, – сухо возражал кот, – почему, бреясь сегодня,Азазелло и Коровьев могли посыпать себя белой пудрой, и чем она лучше золотой?Я напудрил усы, вот и все! Другой разговор был бы, если б я побрился! Бритыйкот – это действительно уж безобразие, тысячу раз согласен признать это. Новообще, – тут голос кота обидчиво дрогнул, – я вижу, что ко мне применяюткое-какие придирки, и вижу, что передо мною стоит серьезная проблема – быть лимне вообще на балу? Что вы скажете мне на это, мессир?

И кот от обиды так раздулся, что казалось, еще секунда, и онлопнет.

– Ах, мошенник, мошенник, – качая головой, говорил Воланд, –каждый раз, как партия его в безнадежном положении, он начинает заговариватьзубы, подобно самому последнему шарлатану на мосту. Садись немедленно ипрекрати эту словесную пачкотню.

– Я сяду, – ответил кот, садясь, – но возражу относительнопоследнего. Речи мои представляют отнюдь не пачкотню, как вы изволитевыражаться в присутствии дамы, а вереницу прочно увязанных силлогизмов, которыеоценили бы по достоинству такие знатоки, как Секст Эмпирик, Марциан Капелла, ато, чего доброго, и сам Аристотель.

– Шах королю, – сказал Воланд.

– Пожалуйста, пожалуйста, – отозвался кот и стал в бинокльсмотреть на доску.

– Итак, – обратился к Маргарите Воланд, – рекомендую вам,донна, мою свиту. Этот валяющий дурака – кот Бегемот. С Азазелло и Коровьевымвы уже познакомились, служанку мою Геллу рекомендую. Расторопна, понятлива, инет такой услуги, которую она не сумела бы оказать.

Красавица Гелла улыбалась, обратив к Маргарите свои сзеленью глаза, не переставая зачерпывать пригоршней мазь и накладывать ее наколено.