К Маргарите приближалась, ковыляя, в странном деревянномсапоге на левой ноге, дама с монашески опущенными глазами, худенькая, скромнаяи почему-то с широкой зеленой повязкой на шее.

– Какая зеленая? – машинально спросила Маргарита.

– Очаровательнейшая и солиднейшая дама, – шептал Коровьев, –рекомендую вам: госпожа Тофана, была чрезвычайно популярна среди молодыхочаровательных неаполитанок, а также жительниц Палермо, и в особенности средитех, которым надоели их мужья. Ведь бывает же так, королева, чтобы надоел муж.

– Да, – глухо ответила Маргарита, в то же время улыбаясьдвум фрачникам, которые один за другим склонялись перед нею, целуя колено ируку.

– Ну вот, – ухитрялся шептать Коровьев Маргарите и в то жевремя кричать кому-то: – Герцог, бокал шампанского! Я восхищен! Да, так вот-с,госпожа Тофана входила в положение этих бедных женщин и продавала им какую-товоду в пузырьках. Жена вливала эту воду в суп супругу, тот его съедал,благодарил за ласку и чувствовал себя превосходно. Правда, через несколькочасов ему начинало очень сильно хотеться пить, затем он ложился в постель, ичерез день прекрасная неаполитанка, накормившая своего мужа супом, быласвободна, как весенний ветер.

– А что это у нее на ноге? – спрашивала Маргарита, неуставая подавать руку гостям, обогнавшим ковыляющую госпожу Тофану, – и зачемэта зелень на шее? Блеклая шея?

– Я в восхищении, князь! – кричал Коровьев и в это же времяшептал Маргарите: – Прекрасная шея, но с ней неприятность случилась в тюрьме.На ноге у нее, королева, испанский сапожок, а лента вот отчего: когда тюремщикиузнали, что около пятисот неудачно выбранных мужей покинули Неаполь и Палермонавсегда, они сгоряча удавили госпожу Тофану в тюрьме.

– Как я счастлива, черная королева, что мне выпала высокаячесть, – монашески шептала Тофана, пытаясь опуститься на колено. Испанскийсапог мешал ей. Коровьев и Бегемот помогли Тофане подняться.

– Я рада, – ответила ей Маргарита, в то же время подаваяруку другим.

Теперь по лестнице снизу вверх поднимался поток. Маргаритаперестала видеть то, что делается в швейцарской. Она механически поднимала иопускала руку и, однообразно скалясь, улыбалась гостям. В воздухе на площадкеуже стоял гул, из покинутых Маргаритой бальных зал, как море, слышалась музыка.

– А вот это – скучная женщина, – уже не шептал, а громкоговорил Коровьев, зная, что в гуле голосов его уже не расслышат, – обожаетбалы, все мечтает пожаловаться на свой платок.

Маргарита поймала взглядом среди подымавшихся ту, на которуюуказывал Коровьев. Это была молодая женщина лет двадцати, необыкновенного покрасоте сложения, но с какими-то беспокойными и назойливыми глазами.

– Какой платок? – спросила Маргарита.

– К ней камеристка приставлена, – пояснил Коровьев, – итридцать лет кладет ей на ночь на столик носовой платок. Как она проснется, такон уже тут. Она уж и сжигала его в печи и топила его в реке, но ничего непомогает.

– Какой платок? – шептала Маргарита, подымая и опуская руку.

– С синей каемочкой платок. Дело в том, что, когда онаслужила в кафе, хозяин как-то ее зазвал в кладовую, а через девять месяцев онародила мальчика, унесла его в лес и засунула ему в рот платок, а потом закопаламальчика в земле. На суде она говорила, что ей нечем кормить ребенка.

– А где же хозяин этого кафе? – спросила Маргарита.

– Королева, – вдруг заскрипел снизу кот, – разрешите мнеспросить вас: при чем же здесь хозяин? Ведь он не душил младенца в лесу!

Маргарита, не переставая улыбаться и качать правой рукой,острые ногти левой запустила в Бегемотово ухо и зашептала ему:

– Если ты, сволочь, еще раз позволишь себе впутаться вразговор...

Бегемот как-то не по-бальному вспискнул и захрипел:

– Королева... ухо вспухнет... Зачем же портить бал вспухшимухом?.. Я говорил юридически... с юридической точки... Молчу, молчу...Считайте, что я не кот, а рыба, только оставьте ухо.

Маргарита выпустила ухо, и назойливые, мрачные глазаоказались перед ней.

– Я счастлива, королева-хозяйка, быть приглашенной навеликий бал полнолуния.

– А я, – ответила ей Маргарита, – рада вас видеть. Оченьрада. Любите ли вы шампанское?

– Что вы изволите делать, королева?! – отчаянно, нобеззвучно вскричал на ухо Маргарите Коровьев, – получится затор!

– Я люблю, – моляще говорила женщина и вдруг механическистала повторять: – Фрида, Фрида, Фрида! Меня зовут Фрида, о королева!

– Так вы напейтесь сегодня пьяной, Фрида, и ни о чем недумайте, – сказала Маргарита.

Фрида протянула обе руки к Маргарите, но Коровьев и Бегемоточень ловко подхватили ее под руки, и ее затерло в толпе.

Теперь снизу уже стеною шел народ, как бы штурмуя площадку,на которой стояла Маргарита. Голые женские тела поднимались между фрачными мужчинами.На Маргариту наплывали их смуглые, и белые, и цвета кофейного зерна, и вовсечерные тела. В волосах рыжих, черных, каштановых, светлых, как лен, – в ливнесвета играли и плясали, рассыпали искры драгоценные камни. И как будто кто-тоокропил штурмующую колонну мужчин капельками света, – с грудей брызгали светомбриллиантовые запонки. Теперь Маргарита ежесекундно ощущала прикосновение губ кколену, ежесекундно вытягивала вперед руку для поцелуя, лицо ее стянуло внеподвижную маску привета.

– Я в восхищении, – монотонно пел Коровьев, – мы ввосхищении, королева в восхищении.

– Королева в восхищении, – гнусил за спиною Азазелло.

– Я восхищен, – вскрикивал кот.

– Маркиза, – бормотал Коровьев, – отравила отца, двухбратьев и двух сестер из-за наследства! Королева в восхищении! Госпожа Минкина,ах, как хороша! Немного нервозна. Зачем же было жечь горничной лицо щипцами длязавивки! Конечно, при этих условиях зарежут! Королева в восхищении! Королева,секунду внимания: император Рудольф, чародей и алхимик. Еще алхимик – повешен.Ах, вот и она! Ах, какой чудесный публичный дом был у нее в Страсбурге! Мы ввосхищении! Московская портниха, мы все ее любим за неистощимую фантазию,держала ателье и придумала страшно смешную штуку: провертела две круглыедырочки в стене...

– А дамы не знали? – спросила Маргарита.