– Да, я давно поняла, почему в Европе вашу церковь называют ортодоксальной. Однако же, вернемся к Казанове. В дальнейшем вам не приходилось встречаться?

– К счастью, нет.

– Довольно странно, что он не искал с тобой дальнейших встреч…

– После виктории в Чесме флот наш так ни разу и не попытался пройти Дарданеллы, о чем мы тогда мечтали, а посему и услуги Казановы мне бы не пригодились. Помнишь, я говорил, что он заверял, что без его помощи нам Дарданеллы не пройти? Я же смею утверждать, что неудача наша произошла вовсе не из-за его отсутствия на моем корабле. Уверен, что и он со мной согласился бы – Чесменская виктория повергла в шок Европу и без Дарданелл.

– Каких же ещё тебе викторий нужно, чтобы ты успокоился наконец?

Алехан встал из-за стола, подошел к Корилле и нежно поцеловал её обнаженное плечо.

– Никаких, дорогая. Домой хочу. К себе на родину в Москву хочу. Все эти безумно жаркие ночи в Пизе думаю только о нашей российской прохладе. Какие запахи земли после дождя, а летний воздух какой! Казанова уверял, что самая бедная деревня Европы кажется чудом роскоши в сравнении с русскими селениями. Наверное, он прав. Но знаешь, какой летом вид у нас с Федором в имениях в Хатуни, а?! – граф причмокнул. – Это тебе не Гатчина, что в Петербурге. Это много лучше Гатчины, что у Гришки имеется! Места сухие, поля скатистые, рощ много. А леса какие: и дровяные, и строевые тебе пожалуйста, воды ключевые хорошие! Дунайка совсем недавно с братом нашим Владимиром получили отставку у матушки по слабости здоровья и перебрались к Москве поближе: строиться намерены. Пишут мне, что ждут – не дождутся.

Граф стоял подле нее с опущенными руками, поджав кулаки, и походил на послушного ребенка.

– А ты когда был в Москве в последний раз? – Корилла тепло смотрела на Алехана и, казалось, представляла себя, босоногой, ступающей по влажной от росы траве.

– В прошлом году зимой приезжал в Москву осматривать свои владения. За Чесменское сражение матушкой мне было пожаловано четыре тысячи душ дворовых крестьян в тех уездах, где сам изберу. Мне тогда приглянулись земли дворцовой Хатуньской волости. Одному-то мне куда это всё? Так я братьям своим Федору да Владимиру часть своих владений подарил. Места красивые, и от Москвы не далече. Да и в самой Москве у меня много участков прикуплено за годы после Чесмы. Последний раз в 73-м году летом я в Москве в коллегии экономии приобрел большой надел на берегу Москвы-реки неподалеку от Новодевичьего монастыря. Нет слов передать тебе, какой оттуда вид на город открывается! Жаль, что ты этого благолепия не видела, но ничего – вот отстроюсь, увидишь наши красоты.

– Уж не зовешь ли ты меня туда жить? Разговор ты завел, боюсь, неспроста!

– Прости уж, скажу честно: разговор я завел не за тебя, а за свою тоску по дому. Богат я с избытком и мир посмотрел, а дома своего у меня до сих пор нету. Всё как-то по высочайшему повелению мне жаловались дома то в Петербурге, то в Москве, а так, чтобы гнездо родовое – не посчастливилось. Мы, Орловы, детей любим, мечтаем, чтобы их много было. Ежели жену выбирать буду, то не красивая, а добрая мне нужна, чтобы свет от её улыбки шел. Ах, кабы добрая встретилась на моем пути! – граф мечтательно поднял глаза к потолку, взывая к Богу о помощи.

– А меня в жены ты брать всё не решаешься, или уже передумал?

Граф пожал могучими плечами и нервно потер ладонями краснеющие щеки. Помолчав, он тихим голосом ответил:

– Порой мне казалось, что нам с тобой для соединения наших судеб воедино остался всего один шаг. Тосковал без тебя, всегда мне тебя мало было. А потом смирился, рассудок стал говорить, а не сердце. Ладно всё у нас с тобой было, и есть до сих пор.

Корилла от нахлынувшей грусти опустила глаза и смотрела себе под ноги. Слегка вздохнула и покачала головой, как будто в душе не соглашалась с графом.

– Я сама всё понимаю. Это я просто так капризничаю, по-женски. В мои лета, когда уже 48, детей я тебе не смогу нарожать… Когда мы впервые встретились, конечно, я была не прочь выйти замуж за воспетого мной героя. При всей моей романтичности и известности в Европе только тебя я примечала из всех достойных, только за тобой и мечтала быть.

– И я вольность свою терять не хотел до тех пор, пока тебя не встретил. Матушка знает про мою к тебе любовь. Союз наш был бы шумным. Люди мы известные, хотя и разной веры. Твой скромный быт меня не смущает совсем, но мне надобно жить в России, а тебе там будет тяжко и по климату, и по возрасту твоему. Затоскуешь вконец. Отец твой Нардини – совсем старик, ему твой уход нужен и внимание. Да и здоровье моё совсем худое стало, на покой хочу, письма пишу не только матушке, но и Потемкину, в отставку мне пора, хлопочу о возвращении. Ещё прошу тебя, не забывай, что все мои высоты и значимость, власть и деньги – во многом это дело случая. А случись что с матушкой нашей, враз все враги из щелей своих повылазят, как тараканы. Интерес каждый будет искать свой личный. Может, еще к тебе приеду, на житье попрошусь.

У Кориллы отлегло от сердца, когда граф сменил тему.

– Я голубок мой, даже изображения вашего императора Петра III никогда не видела. Говорят, уж очень дурен собой был.

– Уродец сущий. А как его наш художник Рокотов изобразил! Просто красавец на холсте получился, а вот блевать хочется, глядючи! А наяву ты бы его увидела – боюсь, со страху бы померла. Но это полбеды! Был Петр III и раз! – тут Орлов сделал красноречивый жест рукой, показав поэтессе, как отскакивает голова. – Сейчас сынок его Павел повзрослел, за Петра месть в душе таит, метит себя на место матушки нашей. Боже! – Орлов перекрестился. – Как у такой женщины такой наследник! Упырь, ну сущий упырь, точь-в-точь, как наш народный эпос живописует таких уродцев. Сам маленький, мне до пояса не достанет, лоб и нос, что вот мой кулак с фигой. Взял бы за шею на одну секунду, и всё – мне бы, я думаю, хватило духу… Ради такого дела сию минуту готов отправиться в Россию, даже пёхом. Не нужны России такие цари. Можно, конечно, было бы отдать Павла на воспитание к Даламберу, но проку не будет. Эх, ежели бы матушка нас с Гришкой послушала, да вышла бы тогда замуж за брата, всё было бы иначе. А так – не знаю, что ждет нас впереди. Чую, мы все в России ещё поплачем от этого выродка. Откроюсь тебе ещё раз, памятуя о заверениях твоих, данных мне давеча, и скажу: не далее, как в прошлом году доверенный секретарь графа Панина, некий Бакунин, выдал братцу моему Гришке всех участников заговора против матушки с целью свержения её с престола и возведения на трон достигшего совершеннолетия сыночка.

– И что же императрица с ними сделала?

– А ничего! Пожалела сынка. Тем более что Павел испугался, пришел к матери с повинной, передав список заговорщиков. Матушка пожалела их всех, правда, графа Панина от своего дитяти отдалила. Брат Панина и Дашкова оставили двор и переселились в Москву. Похоже, что жертвой сего заговора окажется одна жена Павла, а подробности я оставлю при себе, поскольку свою тайну государственную обстоятельства сего дела до сих пор не утратили. Тут ещё раз крепко призадумаешься, прежде чем вывод делать – зачем матушке понадобилось всё это с «Елизаветою» через меня здесь проделывать. Может, желала связь обнаружить между женой Павла, принцессой Дармштадтской, и этой несчастной самозванкой? Одно слово – немчура проклятая.