Когда стало окончательно тепло, ближе к майским праздникам, Славку возле парадного подкараулил чуть осунувшийся, слегка опрыщавевший, но настроенный крайне воинственно отец Амели и законный муж Анжелики, Андрей, в тех же светло-голубых джинсах «Joop!», в каких, ощерившись, переминаясь с ноги на ногу, наблюдал за погрузкой любимой женщины в чужой автомобиль четырьмя месяцами раньше.

Увидев, как во двор въезжает та самая большая черная машина, струясь золотисто-багряными солнечными полосками, и паркуется выверенными резкими, властными движениями, точно хищное животное, Андрей ощутил в сердце такую илистую, безнадежную тоску, что даже для боли места почти не осталось. И хотя Слава этого не заметил, смотрел он на своего врага скорее с отчаянием, чем с ненавистью.

Разговор не заладился, Андрей все время говорил «по ходу», что в свое время страшно бесило Анжелику как провинциальное речевое клеймо, но ничего не мог с собой поделать.

Слава сказал, что ни капли не удерживает Анжелику, что у них скорее партнерство, что это был ее собственный выбор, совершенно спонтанный, и что глупо решать это через него, Славку, пусть сами разбираются.

— Ты, по ходу, просто пользуешься ею, я же вижу таких, как ты, насквозь, не нужен тебе чужой ребенок, и она не нужна, по ходу, ты же наверняка еще с другими общаешься, я же видел, а с нею ты как с игрушкой. А я люблю ее, понимаешь? Люблю так, как ты в своей жизни не любил никого!

С ребенком ситуация и впрямь была неоднозначная. Применив свои нехитрые познания в области психологии, Анжелика решилась разрушить сложившийся стереотип матери-беженки, матери-жертвы и, ничуть не поморщившись от собственных двойных стандартов, в один прекрасный день сама — на поезде — отвезла ничего не подозревающую Амели к дедушке с бабушкой, видевшим ее всего лишь раз, мельком, на улице. Раньше Анжелика полагала, что дочери нечего делать в захудалом шахтерском городишке, но с появлением всяких Маш, совершенно в открытую домогающихся ее Славы эсэмэсками, в скайпе и соцсетях, стало ясно, что небольшая смена ландшафта для девочки обернется травмой куда меньшей, чем ускользание перспективы обрести сытого и богатого нового папу и собственную комнату с морем игрушек.

Про настоящего папу, конечно, тоже думалось, но как-то украдкой. Эти мысли стали чем-то вроде конфет «Птичье молоко», употребляемых во время диеты, когда нельзя, исключено, но иногда, поздно ночью, подкравшись к холодильнику, кусаешь, зажмуриваясь от удовольствия, не разжевывая, нёбом чувствуя, как нежная масса начинает таять, и мысли, кружась белым вертолетом, кривой спиралью улетают куда-то вдаль сплошным «ммммммм». Так и с Андреем — предусмотрительно сменив номер телефона, Анжелика была избавлена от его звонков и в то же время словно ощущала их, как они бьются комариками о стеклянную банку ее отсутствия. И потом, совсем поздно, проваливаясь в сон, осознанно, долго, красочно думала о нем в отместку всем отгоняемым в течение дня мыслям. Услышав, что Анжелика отвезла девочку к родителям, Слава никак не прореагировал, и образовавшуюся брешь времени, отводимого ранее на мытье, чтение и укладывание спать, проводил по-прежнему — подвернув одну ногу под себя, откинувшись на спинку дивана, с банкой пива на полу, барабанил по клавишам ноутбука, периодически улыбаясь себе под нос, и только в первом часу ночи поворачивался к ней с невинным вопросом: «А ты почему не спишь?»

Анжелика пыталась с ним поговорить, но Слава упорно не хотел понимать, что он делает не так, — у них чудесное партнерство, дружеский секс и теплые отношения. Соблюдая определенные моральные нормы, Слава никогда не приводил домой других женщин.

— Ты… да как же ты смеешь говорить мне такое? — стонала Анжелика, приложив тонкое запястье ко лбу через упавшие широкими витками черные пряди. — Разве мы клялись друг к другу в вечной любви? — удивлялся Слава.

Спустя примерно неделю после встречи с Андреем Славу попытались избить. Видать, караулившие его пацаны — тощие и взъерошенные, как воробьи, — здорово извелись, пока ждали и нервничали, так что едва не упустили — стычка происходила прямо на лестничной клетке на втором этаже, на шум выглянули соседи, и Славка со слегка расцарапанным лбом благополучно вернулся домой. Кто-то вызвал милицию, приехали очень быстро, Слава написал заявление и поехал снимать побои. Анжелика стояла в дверях спальни как призрак, бледная, с окаменевшим лицом.

Через несколько дней кто-то куском арматуры исцарапал его машину — две двери, крыло — и повредил парковочный датчик на бампере, камера слежения банка, расположенного в соседнем доме, зафиксировала налетчиков, среди которых Слава со вздохом опознал Андрея в его вечных светлых джинсах.

Анжелика ходила как тень, перестала готовить ужины и не усаживалась к нему по вечерам на край дивана, на ночь плотно закрывала дверь спальни и сидела там еще долго со светом, занимаясь непонятно чем.

Местонахождение Андрея вычислили довольно быстро, Слава был настроен как-то вяло, даже машину ремонтировать не хотелось, разве что появился неотчетливый стимул пойти присмотреть что-нибудь новое, но опять-таки было лень.

Чувствуя, что все валится из рук, Слава решил устроить поход в кино — Вадик с кем-нибудь, и они с Анжеликой. Программа обещала быть стандартной — немного боулинга, немного пива в снек-баре, кино, потом ресторан, потом, если будет настроение, — «Патипа» или «Арена». Во время трейлера у Вадика зазвонил телефон, встав и продвигаясь в сторону выхода, он развернул дисплей, чтобы Слава увидел высветившийся контакт — «Алена баночки». Тот раздраженно вздохнул, отвернулся, будто пропуская Вадика, и взял Анжелику за руку.

Алена звонила в истерике — только что зашла на сайт «материнство. орг», а там фотогалерея с родами.

— Я вообще не понимаю, как можно выставлять это на показ… — всхлипывала она, делая короткую паузу, словно затягиваясь сигаретой.

— Ален, ты что, куришь? Не надо…

— Ах, Вадик, ты не понимаешь, это не то, что я хотела сказать тебе, там ребеночек, двадцать одна неделька всего… преждевременные роды, и капельницы две… и потом как его хоронят, и папа целует…

— Аленушка, зачем ты смотришь такое?

— Я? Я не знаю… как это грустно, Вадик, как это грустно! И братик старший тоже целует, в головушку…

— Какой кошмар… я сейчас просто расплачусь…

— Правда? Вадик, ну ты представь — такое крошечное… в шапочке… кожица как бумага, ой… и два дня ребеночек жил… и потом хоронили, в гробике, в белых одежках…

— А что там есть, на этом сайте?

И Алена принялась с упоением рассказывать, периодически отвлекаясь на собственного ребенка и нехитрую кухонную возню, так что половину фильма пришлось пропустить.

Как и планировали, после кино пошли за угол, в «Тайм-Аут», и там ни с того ни с сего, совершенно будничным голосом, чуть наклонив голову, зависнув над только что принесенным стейком, Вадик сказал:

— Кстати, Любовь, Любушка, соседка твоя, — кивнув сидящей напротив Анжелике, — она таки в Тамбов укатила. Хотела у меня денег одолжить, но я для чистоты эксперимента, так сказать, сказал, что ничем помочь не могу, она ведь думает, что я у тебя курьером работаю…