Сама суть учебного процесса в первом классе осталась несправедливо неразведанной — были общеизвестные предметы, прописи, тетради с заданиями, какие-то уроки, но Светлана в них не вникала, и очень зря. Прочитав «базовый начальный план общеобразовательных учреждений Украины», «Государственные требования к уровню общеобразовательной подготовки учеников начальной школы», «Концепцию общего среднего образования», а также «Педагогические инновации в Украине (авторские программы развития детей для начальной школы)», она впала в панический ступор, а затем, чуть придя в себя, не могла спать от жажды действия. Дашина учительница, на которую Светлана давно и добродушно плюнула, как на совершенно резистентную единицу, к ее тревогам отнеслась с абсолютным непониманием, хотя разговор поддержала. Вспыхнувшая было идея с домашним образованием быстро померкла из-за пресловутого ненавистного коллектива, лишить Дарью контактов с ним, несмотря на все его мерзости, Светлана считала бесчеловечным по отношению к дочкиному будущему. Но не менее бесчеловечной она считала хаотичность, разбросанность и непоследовательность школьной программы, и вот над этими двумя дилеммами было очень хорошо думать.

В музыкальной школе все складывалось гораздо спокойнее. Три раза в неделю они ездили на маршрутке на улицу Курчатова, рядом с детской поликлиникой, и там, иногда плача от безысходности, Дарья играла гаммы и пела на сольфеджио.

После зимнего инцидента Светлана, находясь в шоковом и очень больном состоянии, попросила одну из подруг встретиться с Вадиком и забрать ее гонорар. После этого Вадик, единственное связующее звено, о прекрасном, добром, чертовски привлекательном физике-атомщике из Пенсильвании ничего не говорил, а Светлана спрашивать стеснялась, но разговоры по телефону вела с ним длинные, словно рассчитывая после всех своих дотошных подробностей услышать что-то «оттуда», но Вадик беспечно молчал, роняя что-то малоинформативное о стабильном состоянии здоровья своего сына, которому раз и навсегда помогла ландышевая мазь из особенной государственной аптеки на Севастопольской площади.

Какая-либо интимная жизнь с законным мужем прекратилась начисто — придавленная глыбой школьных проблем, бабушкиной аритмией и Сонюшкиными запорами.

— Уйди, бога ради, ты что, не видишь, как мне тяжело? Что я уже все, уже на пределе, — вздрагивая, держась за голову, кутаясь в одеяло и злобно ерзая, шипела она, когда муж, залихватски просунув руку, пытался по старой памяти ее потрогать.

В конце концов Светлана переселилась спать в детскую, на дежурный диванчик, ранее занимаемый лишь в случае детских болезней. Вадик без всяких встреч видел, как на ее лице появились новые морщинки и по-новому, по-черному заблестели глаза — глубокие и грустные.

Вадикова жизнь на первый взгляд мало чем отличалась от Славкиной — та же деловая рутина, встречи в ресторанах «Кувшин», «Казбек», «Аризона» и многих других местах, поздние возвращения домой в квартиру, где тоже кто-то постоянно жил, правда, все время разные и без детей. Однажды Вадик умудрился перепутать место неформальной и малополезной встречи с группой старых товарищей и, сильно опоздав, решил в итоге вообще никуда не ехать, а явиться пораньше домой и порадовать свою временную гостью романтическим ужином собственного приготовления. Не зря говорят, что талантливый человек — талантлив во всем, потому что готовил Вадик отменно, нигде этому не учась (хотя враки, потому что сколько их было — прекрасных педагогов, кусаемых за плечи, обнимаемых из-за спины над скворчащей сковородкой, смеющихся, запрокидывая голову, с руками белыми от муки). Движимый этим созидательным порывом, Вадик отправился в супермаркет «Велика кишеня» недалеко от дома, на бульваре Леси Украинки, за ингредиентами.

Пока он двигался вдоль рядов с молочной продукцией, его взгляд упал на женщину, сосредоточенно перебирающую и отколупывающую что-то с ярких пачек, состоящих из четырех скрепленных вместе емкостей, размером примерно с яйцо, заклеенных сверху, как йогурт, яркой фольгой с каким-то мультяшным зверем. Некоторые пачки она откладывала в сторону, не тронув, и, сильно перегнувшись, почти засунувшись с головой в холодильник, ковырялась в тех, что стояли на самом дне. Куртка сильно задралась, низкие джинсы сползли, демонстрируя темно-бордовое кружево, выцветший прошлогодний след от купальника и пару крупных коричневых родинок. Рядом в тележке в форме машинки сидел мальчишка лет четырех, весь вымазанный глазированным сырком, и безучастно смотрел куда-то вдаль. Какое-то время Вадик постоял рядом, обнаружив, что на некоторых пачках сверху прилеплены плоские цветные штуки, похожие на наклейки, которые женщина отрывала и запихивала в карманы. Если это и была кража, то довольно странная.

— Давайте я вам помогу, — шепотом сказал Вадик, наклонившись к холодильнику и заговорщицки улыбаясь из-за пестрых пачек с кефиром и ряженкой.

— Ой, господи… — сказала женщина, сперва отпрянувшая, но, изучив внешний вид Вадика, с равнодушной ухмылкой вернувшаяся в исходное положение. — Чего вам надо, мужчина? Идите себе…

Вадик хмыкнул себе под нос и принялся рыться в пачках с зеленым дракончиком, отбирая те, что стояли подальше и имели прилепленные штуки сверху, как он смог теперь разобрать, тоже в форме каких-то зверюшек. Отодрав штук пять, он молча протянул их женщине. Она смотрела на него потрясенным взглядом, совершенно беззащитным, и, схватив штуки, бегло просмотрела, возвратив ему одну: «Вот это «м» мне не надо, у нас их уже много».

— Это что? — шепотом переспросил Вадик, ныряя за следующей партией пачек.

— Как, вы не знаете? Это же магниты на холодильник, тю, я думала, вы знаете…

— Да знаю, знаю, — зашептал Вадик, протягивая ей еще три, — просто не расслышал, что это буква «м».

— А-а, буквы «м» очень много, а вот «о», «е», «п» тоже… вообще не попадаются.

— А «ф», «щ» и мягкий знак? — деловито поинтересовался Вадик.

— Ну, этих навалом, их никто брать не хочет, они везде валяются…

— Угу, понимаю…

В очереди в кассу они стояли рядом, женщина с некоторой ревностью поглядывала в Вадикову тележку с авокадо и прочими дорогими фруктами, тигровыми креветками (не меньше кило), белым соусом в стеклянной таре, бутылкой «Кьянти», пачкой настоящих итальянских спагетти за сорок гривен и тертым пармезаном в картонной упаковке.

— Что, праздник?

— Да нет, простой холостяцкий вечер, хотел с друзьями встретиться, но не туда поехал, придется ужинать дома.

— Хорошие у вас ужины.

— В смысле?

Женщина хмыкнула, раздраженно сдувая с лица непослушную прядь.

— Ну, продукты не из дешевых.

— А-а, есть немного, — Вадик подвинулся и, пока она выкладывала свои покупки на транспортировочную ленту, достал серебряную визитницу. — Вот, может, когда-то еще пересечемся.

Женщина придирчиво глянула на карточку и бросила ему в корзинку.

— Вы что-то явно путаете, мне этого не надо.