родственнику. Не имеет ли он какого-нибудь отношения к необычным «болезненным ощущениям», которые с весны донимают Элизабет? [9] Родственник баловался предсказанием судьбы и черной магией, но помочь не смог. Он ничего об этом не знал. Боллард обратился к властям, которые, вспомнив испанскую практику начала XVI века, посоветовали ему послать лошадь за салемскими провидицами. Почти наверняка здесь не обошлось без племянницы Пэрриса и Мэри Уолкотт. Около постели Элизабет Боллард девочки начали корчиться в конвульсиях. Прямо или косвенно они указали на хрупкую Энн Фостер, андоверскую вдову семидесяти двух лет, ту, что в свое время попала в аварию при полете.

Вскоре констебль доставил Фостер в деревню Салем – на лошади, что гораздо труднее, чем лететь по воздуху. Фостер, соседка Болларда с южной окраины города, была вдовой древнего дружелюбного андоверского фермера. 15 июля ее подвергли первому из нескольких допросов. Начались они сразу после того, как Стаутон приговорил к смерти пять ведьм, а закончились через два дня после казни. Сперва старушка отрицала всякую причастность к колдовству. Но вскоре начала рассказывать суду сказку в духе Титубы [10]. Дьявол явился к ней в виде экзотической птицы. Он обещал ей богатство и дар сглаза. Потом она полгода его не видела, но соседка, Марта Кэрриер, общалась с ней от его имени. Спрашивал ли кто-нибудь Фостер о хворающей Элизабет Боллард, неизвестно.

По указанию Кэрриер она с помощью куколок заколдовала нескольких детей и кабана. Кэрриер сообщила ей о майском дьявольском шабаше и организовала перелет. Всего на лугу, где председательствовал преподобный Берроуз, собралось двадцать пять ведьм и колдунов. Через три дня из салемской тюрьмы от Фостер прилетело дополнение – о забарахлившей в полете палке и аварии. Она упомянула, что на сборище присутствовали и двое других мужчин, а еще она подслушала, как другая ведьма сказала, что всего их триста пять. Нечисть собиралась уничтожить деревню. Стаутон назначил повешение на следующее утро; день выдался суматошным для судей, времени оставалось мало. Джон Хейл спросил, может ли он остаться с подозреваемой подольше. Его интересовало несколько деталей. На чем Фостер летала в Салем? Сколько длился перелет? Где конкретно проходила встреча? Именно Хейл первым услышал про хлеб и сыр в кармане Фостер, об этом ничего нет в судебных документах. Он также узнал, что она ужасно боится – ведь Джордж Берроуз и Марта Кэрриер убьют ее за раскрытие их секретов. Оба они сидели в кандалах тут же, неподалеку. Их призраки ранее являлись с острыми предметами и намеревались ее зарезать (зять Фостер перерезал ножом горло ее дочери. А сама она происходила из общины, которая – в отличие от Салема – подвергалась набегам индейцев). Признание в колдовстве могло спасти вам жизнь, но требовало от вас больших усилий.

И наедине с Хейлом, и перед судьями Фостер демонстрировала полную готовность сотрудничать. Довольно скоро, однако, обнаружилось, что она не была с ними до конца откровенна. Похоже, в аварию, помимо них с Кэрриер, попал еще и третий пассажир, тихо сидевший за спиной Фостер. Об этом 20 июля проболталась сорокалетняя Мэри Лэйси, недавно арестованная в Андовере [11]. Лэйси жила на севере города. При обыске в ее доме нашли связки тряпья и перьев, подозрительно похожие на куколок. Фостер также утаила некоторые детали леденящей кровь церемонии. Дьявол окунал их головы в воду, по шесть раз – это было своего рода крещение; отныне они принадлежали ему. Обряд проходил у ближайшей реки, куда он принес Мэри на руках. 21 июля Энн Фостер в четвертый раз предстала перед магистратами – объяснять, почему она рассказала не все. Здесь открылась сенсационная подробность: Мэри Лэйси, восполнившая недостающие кусочки истории, приходилась ей дочерью.

21 июля был день наставлений, первый после коллективной казни. Погода оставалась необычно жаркой и сухой. Судьи говорили свысока, со снисхождением, переходящим в глумление. «Матушка Фостер, – начал один, скорее всего Хэторн, – ты помнишь, что мы трижды говорили с тобой, и помнишь ли ты теперь, в чем ты призналась тогда?» Маршал вслух зачитал текст ее признания. Она поклялась в правдивости каждого слова. Судья ее похвалил. Она может рассчитывать на большее милосердие, чем другие, потому что признала свое участие в «великом злодеянии». Но вряд ли она была до конца с ними откровенна. Почему не сказала, что с ней летала ее дочь? Как давно ее дочь – ведьма? Фостер занервничала. «Ты не знала, что твоя дочь ведьма?» – давил Хэторн. Нет, не знала и теперь ошеломлена. Она опознает сообщников, если увидит их? На поле тогда собрались две компании ведьм? Она только помнит, что на сборище была Кэрриер. Тут на помощь пришла Мэри Уоррен: призрак подтвердил, что Фостер сама завербовала свою дочь.

Власти считают, что это произошло примерно тринадцать лет назад. Правильно? «Нет, и я знаю о том, что моя дочь ведьма, не больше, чем о том, когда умру», – ответила андоверская вдова с той же твердостью, с какой ранее говорила о подробностях своего неудачного полета в Салем. Ей снова напомнили, как важно снять с себя этот груз: «Не будет тебе спокойной совести без чистосердечного признания», – убеждал один из судей. Фостер поклялась, что если бы знала еще что-то, то рассказала бы. Тогда магистраты вызвали ее младшую дочь. Не успела Мэри Лэйси войти в молельню, как закричала на мать: «Мы предали Иисуса Христа, и дьявол поглотил нас. Как нам теперь очиститься от скверны?» Фостер начала еле слышно молиться. «Какому богу молятся ведьмы?» – поддел ее судья. «Не знаю, помоги мне Господь», – ответила сбитая с толку старушка. Тем временем ее дочь раскрывала всё новые детали того полета и сатанинского крещения – отличительного знака андоверского ведьмовского сообщества: страх перед баптистами там не уступал страху перед нападениями индейцев. Мэри Лэйси заявила, что ее мать сидела на палке впереди, и подробно описала сатанинскую церемонию. Вопросы провоцировали ответы, и в итоге она выложила карту про «царицу ада».

Судебные служащие вывели двух женщин и ввели в зал их дочь и внучку. Боллард заодно обвинил и миловидную здравомыслящую восемнадцатилетнюю Мэри Лэйси – младшую в том, что она околдовала его жену. Мэри Уоррен тут же начало трясти, и Лэйси-младшей велели прикоснуться к ее руке. Конвульсии у двадцатилетней горничной Проктера сразу прекратились. Сначала от подростка из Андовера не было толку. «Где моя мать, которая превратила меня в ведьму, о чем я даже не догадывалась?» – закричала она, и этот вопрос был еще более тревожащим, чем тот, что прозвучал в июне; тогда одна из