Он закончил вечером в воскресенье, повесил платье впримерочной вместе с остальными, потом завернулся в пальто и шарф и свалился надиван. В понедельник он встанет пораньше и сделает финальные приготовления кприему публики.

Ночью власть холода прекратилась. С юга пришел теплый фронт,сметя холод, как паутину. Линдерштадт во сне расстегнул пальто и размотал шарф.Ему снилось лето, и они с отцом пускали змея на пляже. Проснулся он почти вполдень. В комнате было душно от жары. На улице собралась толпа, ожидаяоткрытия. Осы не было.

Он обыскал мастерские, кладовые, офисы. Он залез под крышу испустился в подвал. Наконец он вернулся в салон, озадаченный и несколькооглушенный. Около того места, где была оса, он заметил бумажную сферу размеромс маленький стул. С одной стороны она была открыта, и внутри шли слоишестиугольных ячеек, сделанных из того же бумажного материала, что и оболочка.Проблеск понимания забрезжил у Линдерштадта, а когда он увидел, что его платьяисчезли, он понял, в чем была ошибка. Оса была совсем не Sphecida, a Vespida —бумажная оса. Ее диета состоит из древесины, листьев и прочих натуральныхволокон. И она съела собственные платья.

Линдерштадт смотрел на остатки своей работы. Гнездо былокрасиво своей собственной красотой, и мелькнула мысль показать его какпродолжение коллекции. И тут ему на глаза попался кусочек непереваренногоматериала, выглядывающий из-за бумажной сферы. Это была фата невесты, и онпрошел за ней вокруг гнезда, где она стояла на полу как фонтан застывшего ввоздухе пара, отделенная от платья, но не тронутая. Снаружи толпа ужестучалась, чтобы ее впустили. Линдерштадт отдернул занавесь и приподнялпаутинную фату. Она загорелась на солнце. Как мельчайший фрагмент памяти, онапробудила все воспоминания. Он надел ее себе на голову. Улыбка заиграла на егогубах — впервые за много месяцев. Глаза его сияли. Когда все исчезло, нечегостало прятать. И единой нитки будет достаточно. Подтянутый, гордый и прямой,Линдерштадт пошел открывать дверь.

— Мужиков не трогаем, понял? Даже старых — эти козлы всечокнулись на оружии, в натуре; ты себе думаешь: "Ну, этот белый дедуля нихрена не может", тут-то он тебя и уроет, — говорит Ви-Джей Рибоку. Онистоят под навесом автобусной остановки, наблюдая за автостоянкой торговогоцентра. День клонится к вечеру. Калифорнийский весенний ветерок гонит поавтостоянке мусор. Вот пролетели два вощеных стакана из "Тако-Белла"…

— У него, типа, "А-Кэ-Эм" в инвалидной коляскенайдется? — хохмит Рибок. "Хоть он и закончил школу, но все равно осталсяприсяжным шутом класса", — думает Ви-Джей.

— Смейся-смейся, а некоторые из этих хренов вооружены чтонадо. Один такой сраный склеротик застрелил Гарольдову собаку. А собакавсего-то к нему на крыльцо забежала. У них "МИ-16", понял? Пиф-паф —и тебе кранты.

— Значит, ты думаешь… лучше брать баб? — задумывается Рибок,выцарапывая на прозрачной пластмассовой стенке свою личную метку. Ключом. Этоключ от дома его бабушки. Маманя Рибока слиняла из города с одним белым кадром.

— Бабы тоже бывают вооруженные. Почти у всех — баллончики сперцем, это точняк, но умный человек не даст в себя прыснуть, понял? Отбираешьбаллончик и фырк ей в глаза, — говорит Ви-Джей и кивает, словно соглашаясь самс собой.

— А как, бля, она деньги из банкомата достанет — с перцем-тов глазах?

— Слышу. Слышу. Значит, так — хватаем суку сзади, перецотбираем. А попозже, может, и трахнем, в натуре.

— Когда начнем? — спрашивает Рибок.

— А че, давай вот эту, блин.

Она знает: Эйвери ее любит. Все признаки налицо. Когда онговорит: "Барбара, больше не звони мне…", это означает: "Несдавайся, Барбара". Достаточно услышать, с каким придыханием он произноситэту фразу. Нет, просто сердце кровью обливается — как же он страдает, мойЭйвери. Ему никак нельзя высказать вслух то, что он думает на самом деле —разве позволит эта ведьма, эта его супружница; ведьма на метле, ведьма Вельмавечно у него над душой висит. Держит в тисках его яйца, извините за выражение.Не дает ему проявить мужское достоинство. Посадила его мужское достоинство вклетку. Как только Эйвери мог согласиться, чтобы Вельма работала в офисе. Как?

В те времена, когда Барбара работала с Эйвери в офисе, всебыло прекрасно, они угощали друг друга лакомствами и Эйвери улыбался ей той,особой улыбкой, в которой читалось: "Я тебя хочу, несмотря на то, что немогу это высказать вслух; и ты знаешь, что я тебя хочу, и я знаю — я тебяхочу". Просто чудо, сколько всего можно вложить в одну улыбку! Но Вельмадержит его на поводке, точно Эйвери — маленькая собачка с косматой шерстью,спадающей на глаза, да-да, у Эйвери крохотные карие собачьи глазки.

Барбара выходит из торгового центра, и в ее соломенной сумкеитальянской крестьянской сумке из "Сверхцены", где продаютсяимпортные товары — лежит подарок для Эйвери; может, надо было все-таки выписатьчек на часы, думает Барбара, а то ведь дело рискованное, она в жизни еще ничегоне воровала, практически ни разу, но всяком случае — таких дорогих вещей, ивполне возможно, за ней теперь следят, ждут, пока она пересечет какую-нибудьустановленную законом границу, и вряд ли они поймут… "За часы заплаченолюбовью", — скажет она им, но разве они поймут — да не больше, чем Вельма!Это Вельма заставила Эйвери уволить ее.

Барбара дрожащими руками отпирает машину. И вся холодеет,когда слышит обращенный к ней мужской голос, резкий такой тон. Она уверена —это полицейский из торгового центра. Оборачивается. Видит какого-то негра,совсем молодого, довольно симпатичного. Наверно, ему нужны деньги. Сейчасрасскажет, что у него кончился бензин и ему нужна всего-то пара долларов набензин… знаем мы эти истории.

— У меня нет с собой мелочи, — говорит она. — Я считаю, чтомилостыню подавать не следует — она лишь стимулирует нищенство.

— Тетка не слушает, — говорит другой негр, тот, что повыше.Сколько им лет? Не больше двадцати.

— Зырь, — говорит первый и, расстегнув свою синюю куртку,демонстрирует, что его рука сжимает рукоятку револьвера, спрятанного за поясомего джинсов. — Я сказал: "Садись в машину и не ори, или я тебе хребет прямщас прострелю".

Хребет, сказал он. Прострелю тебе хребет.

Как выясняется, их зовут Ви-Джей и Рибок. Рибок все времятвердит, чтобы она сделала ему минет. Ви-Джей невежливо отзывается о еевнешности и возрасте, хотя ей всего тридцать восемь, да и весит она всегофунтов на тридцать больше нормы.

— Не все сразу, — повторяет Ви-Джей. — Она у тебя отсосет.Но не все сразу.