Позже, обдумав случившееся и обсудив с другом, он решил, что в пещере был человек.

Всего лишь человек.

Не волк, не медведь и даже не бродячая собака, потому что они наверняка учуяли бы такое дикое животное, прежде чем услышали, а внутри ничем подобным не пахло. Он попытался вспомнить звук, который слышал, и решил, что это был шорох одежды по камню.

Он подумал, что, вероятно, это был всего лишь человек. Что, наверное, ему не грозила серьезная опасность.

Но только наверное. Потому что затем он подумал о том, как этот человек стоял там, молча, наблюдая за ними, отчетливо видя их перед собой у входа в пещеру, в то время как они его не видели. Стоял молча достаточно долго, привыкнув к темноте, и наблюдал. Он подумал о том, что за человек захочет так поступить, а затем подумал о костях на полу и запахе костра — и решил, что мог заблуждаться насчет опасности.

Он больше ни разу не испытывал подобного страха. Даже в Корее, в яростной схватке, среди мертвецов и тех, кто скоро умрет. Казалось, он увидел и признал свою смертность в раннем возрасте, когда был еще мальчишкой, прижался хрупкой плотью к великой смертоносной внезапности, заглянул в лицо смерти в тот день в пещере.

Смерть была обитаемой тьмой.

В сравнении с этим сейчас он шагал в лучах солнца. Под луной, скрытой облаками.

По крайней мере, он мог видеть свои ладони.

Луна была Янусовой луной, скрытой облаками.

Янус. Бог дверей и врат.

Сквозь которые мы проходим.

Он увидел то, чего на самом деле не видел, но лишь смутно, болезненно представлял: Мэри у двери их дома, выскакивающую из дверного проема, охваченную языками пламени, словно мерцающими сине-желтыми волнами, в которых она тонула, увидел, как она катается по росистой траве, ощутил запах дыма и ее горящей плоти, увидел, как она поднимается и кидается обратно в дверной проем, в последний раз, в тщетной надежде, повинуясь инстинкту, любви и агонии, стремясь к своему сыну.

Мэри, это было несправедливо, подумал он. Господи, это было несправедливо.

Он шел дальше.

Ночь стала холоднее. Он чувствовал ветер, дувший в лицо.

Боль пронзила его, словно лезвие ножа — мягкое масло.

Некоторое время спустя луна вышла снова.

Он понял, что утратил чувство времени. Облака могли прятать луну несколько минут или много часов. Он не знал.

Он почувствовал, как пистолет сместился в кармане, протянул руку и ощупал его снаружи через брюки. Вспомнил, как пистолет попал туда. Оружие словно позвало с лесной подстилки, а он наклонился и поднял его.

Он увидел вдалеке дом, бледно-белое пятно на холме. Дом напоминал церковь, церковь без колокольни, но он знал, что это не церковь, а место, где он едва не погиб и куда сам, на своих собственных руках, принес смерть.

Обитаемая тьма.

Он продолжал шагать.

Его ноги шаркали по утрамбованной земле. Он слушал звуки, которые производил в этом мире, и знал, что собирается сделать.

30

Он увидел мальчика, сидевшего в одиночестве на темных ступенях крыльца. Мальчик курил сигарету, а когда вынул ее изо рта, Ладлоу смог разглядеть его лицо и на отчаянное мгновение подумал, что смотрит на своего сына, Тима. Тима, который вырос. Но это был только Гарольд, мальчик, который сказал, что ему жаль, и солгал своему брату насчет наживок.

Мальчик увидел его, вскочил и затушил сигарету ногой. С испуганным видом огляделся, посмотрел на приближающегося Ладлоу, потом снова огляделся. Затем он, судя по всему, принял решение и шагнул навстречу Ладлоу.

— Господи, — прошептал Гарольд, — какого черта вы здесь делаете?

— Я пришел за моим псом, — ответил Ладлоу.

— Что?

— Я пришел за моим псом.

— Господи Иисусе.

— Я оставил его здесь. На крыльце.

— Они точно вас прикончат, если увидят. Боже, они думают, что уже вас прикончили!

— Мне нужен только пес. И все. Я попросил твою мать укрыть его для меня.

— Бога ради, мистер, на крыльце его точно больше нет.

— Нет?

— Какого черта им оставлять его на крыльце?

— А почему нет?

— Они вышвырнули его назад. В лес.

— Вышвырнули?

Он ощутил жаркий, плотный гнев в груди. Они вышвырнули пса в лес. Животные доберутся до него. Обглодают кости. Им все равно.

Его накрыла волна дурноты.

— Это улика, боже ты мой. Понимаете? Пес — улика того, что они сделали с вами. Боже, к нам сюда уже приезжали копы, мистер Бриджуотер с еще одним парнем, задавали вопросы о прошлой ночи. Пес свидетельствует о том, что вы тоже здесь были. Мистер Ладлоу, пожалуйста, вы должны уйти. Прямо сейчас.

Мальчик нервничал, то и дело оглядываясь на дверь. На окна.

— Отведи меня туда.

— Взгляните на себя. Вы ранены. Вы не знаете, чего…

— Отведи меня туда, где они его бросили.

— О Господи. Боже ты мой.

Он протянул руку, схватил мальчика за предплечье и посмотрел ему в глаза.

— О боге не тревожься. Просто отведи меня туда.

Мальчик взглянул на него, признавая поражение.

— И вы