Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они даже говорили об убийствах.
Раньше они никогда этого не делали.
Ему было приятно, что она не стала снова предлагать ему связаться с Билли. Возможно, эта тема наконец изжила себя.
В один из дней она привезла к нему в больницу его отца из Пайнвуда. Старик желал знать все, что произошло той ночью, он выслушал рассказ, ни разу не перебив Ладлоу, а когда тот закончил, сказал: «Ты отлично справился, сынок. Но я не знал, что твоя чертова голова настолько крепкая».
Элли осталась с ним еще на три дня, пока не убедилась, что Ладлоу способен позаботиться о себе, несмотря на штифты и металлический штырь, скреплявший одно из ребер. Он велел ей возвращаться к мужу. Он видел, что ей хочется этого так же сильно, как не хочется оставлять отца. Он отвез ее в аэропорт на машине, которую взял в прокате на время, до тех пор, пока не купит новый пикап. У выхода на посадку они обнялись, и Ладлоу подумал, что волосы дочери пахнут совсем как волосы Мэри.
Вечером после ее отъезда он позвонил в больницу, чтобы узнать, как дела у мальчика Маккормаков. Дежурная сестра сообщила, что опасность наконец миновала. Сэм Берри сказал Ладлоу, что мальчику предъявят обвинения в покушении на убийство и нападении с применением летального оружия. Сказал, что ему придется дать показания против Маккормака.
Он не возражал.
Однако ему было жаль женщину, мать Маккормака. Она потеряла все. Он не знал ее историю и не знал, почему все так сложилось в ее жизни, но сильно сомневался, что в том была ее вина, разве что она ошиблась с выбором мужа. Она вырастила одного сына, который, судя по всему, мог стать достойным человеком.
Она помогла ему. Возможно, спасла ему жизнь.
И она укрыла Рэда.
Он надеялся, что служанка с сухой рукой останется с хозяйкой.
Следующий месяц он был очень занят. Покупал новый пикап, договаривался с подрядчиками о восстановлении магазина и решал вопросы с поставщиками. Теперь они с Биллом Прайном будут совладельцами, поскольку Ладлоу решил, что ему нужен человек помоложе, с учетом всего того, что ему сказали доктора. А кроме того, Билл это заслужил. Поэтому требовалось пообщаться с юристами и согласовать и подписать бумаги. Трижды в неделю он ездил на физиотерапию.
Одним прохладным ясным вечером в первую неделю сентября, сразу после того, как он поужинал, раздался стук в дверь. Открыв ее, он увидел Кэрри Доннел. На ней были выцветшие синие джинсы и обтягивающий зеленый свитер, а в каждой руке она держала по бутылке шампанского «Моэт».
— Мисс Доннел, — с улыбкой сказал он.
Она рассмеялась.
— Кэрри, помнишь?
— Не хотите ли войти?
— Спасибо, с удовольствием.
Она прошла мимо него, как и всегда, словно к себе домой, и поставила одну бутылку на стол, а другую убрала в холодильник.
— Хорошо выглядишь, — сказала она.
— Ты тоже.
— Тебе понравился репортаж?
— Репортаж? Кэрри, с тех пор прошло больше месяца. Я думал, ты и не спросишь.
— Прости. Царила такая суматоха. Сплошные сокращения. Я даже не знала, видел ли ты его. Ты был в больнице. Я не знала, в состоянии ли ты смотреть телевизор.
Она выдвинула стул и села за кухонный стол.
— Я слышала, к тебе приезжала дочь.
— Я с трудом заставил ее уехать.
— Хорошо. Это хорошо, Эв.
Он сел напротив.
— Но ты его видел, да? — спросила она.
Он кивнул.
— И? Что думаешь?
— Ты была хороша. И честна. Не выставила меня каким-то чертовым героем. Иначе мне было бы стыдно выходить на улицу. И не выставила меня сумасшедшим. Ты отлично справилась, Кэрри. Именно этого я от тебя и ждал. Ты будешь освещать суд над мальчиком?
Когда она посмотрела на него, в ее глазах сквозила печаль. Он знал, что она ответит.
— Я получила работу в городе, Эв. Хорошую работу. На сетевой станции.
— В Нью-Йорке? Я думал, ты его ненавидишь.
Она покачала головой.
— Нет, в Бостоне.
— Когда?
— Со следующего месяца. Я уезжаю в субботу на следующей неделе. Нужно найти квартиру, устроиться. Сам знаешь.
Он понимал, о чем она говорит. У нее будет много дел в Портленде, которые надо решить до отъезда.
Она вошла в его дверь в последний раз.
Словно к себе домой.
— Что ж, — сказал он. — В таком случае открывай чертово шампанское. Похоже, нам есть что отметить.
— Думаю, поэтому я и не позвонила, Эв. Сам понимаешь. Потому, что уезжаю.
Он кивнул.
— Я догадался.
— Правда?
— О чем-то таком.
— Ты меня ненавидишь, Эв?
Он прищурился.
— И кто теперь говорит, как молодой дурак, Кэрри?
Он встал, подошел к ней, положил руки ей на плечи, наклонился и поцеловал ее сначала в щеку, затем в лоб, а затем в губы.
— Я бы не смог тебя возненавидеть, даже если бы тебе вздумалось ударить меня этой бутылкой, — сказал он. — Для меня ты стала благословением. И твой отъезд этого не изменит. Видишь ли, у меня есть безумное старческое ощущение, будто ты меня немного любишь. Как думаешь, это правда?
Она кивнула и заплакала.
— Да, черт возьми. Конечно, правда.
— И я считаю, что это потрясающе. А ты сидишь тут и спрашиваешь, ненавижу ли я тебя. Ну и наблюдательность. Тебе должно быть стыдно.
Она улыбнулась.
— А теперь сделай милость, открой шампанское.
Когда утром она ушла, он следил за ней через кухонное окно. Она помахала и улыбнулась, прежде чем сесть в машину, а он отсалютовал ей кружкой горячего кофе.
Он запомнил ее в этот миг.
Прошлой ночью они говорили о том, что как-нибудь он соберется в Бостон, чтобы навестить свою дочь, и, быть может, они встретятся. Он знал, что этого никогда не произойдет. Она скроется в глубинах своей жизни, а он — своей. Сейчас он запомнил ее, машину, солнечное утро и все прочее, чтобы, если она никогда не вернется к нему, вернулся хотя бы ее образ.
Он не сказал ей о медленной, безмолвной войне, которая шла в его крови, войне, которую он неизбежно проиграет. Войне, которую он каким-то образом почувствовал той ночью, избитый и подстреленный, один на тропе с Рэдом.
Он не видел причин об этом говорить.
Он подумал о том, что сказали врачи, что лимфоме может потребоваться много лет, чтобы убить его. Он не собирался
