ней добрую женщину, любящую мать и жену. Но наваждение спало так же быстро, как и нашло. Вновь зубастый оскал, искаженное в ярости и сумасшествии лицо и красные глаза. И громкий клокочущий крик.

– НЕЕЕЕЕЕТ. ТЫ НЕ ОНИ, НЕЕЕЕТ. НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ.

Крима подняла тесак и с ревом бросилась куда-то вперед, не обращая не малейшего внимания ни на Мирру, ни на Амелию, прижавшихся к стене. Просто неслась вперед.

– Стой, – раздался голос. – Не нужно.

– Убьююююю.

– Прости.

Громкий хлопок и глухой звук чего-то тяжелого, рухнувшего на пол. Хлопок бы неприятный, не тем, что он был громким. Нет. Тем, что после хлопка следовало едва уловимое, короткое чавканье, в окружающей тишине, сменившей грохот, звучавшее весьма отчетливо.

На какое-то время все затихло, но через секунду, оттуда, где раздался хлопок, зазвучали удары и вошканье, будто кто-то, перебирая ногами, пытался встать.

Еще выстрел. Опять тот самый чавкающий звук, а затем снова несколько секунд тишины.

Клекот и завывания.

Выстрел. Чавкающий звук – звук, с которым пуля входит в плоть.

Теперь уже тишина наступила надолго.

Мирра хотела бы увидеть, что там происходит, хотела бы увидеть человека, чей голос показался ей знакомым. Но не могла пошевелить головой, как и всем телом. Кровь слишком быстро покинула ее, забрав с собой все силы, и теперь Мирра медленно погружалась во тьму, но теперь ей было не страшно.

В конце концов, она привыкла к темноте.

***

– Тьма. Свет. Снова тьма. Снова свет.

Цикл бесконечен.

Эти две основополагающие силы вселенной постоянно находятся в гонке – соревновании за власть над миром. Они, как два бегуна, целую вечность, бегут, стараясь друг друга обогнать, вырваться вперед, чтобы первым добраться до финиша. Но финал гонки никогда не наступит, ведь финишная черта с каждым преодоленным кругом становится лишь дальше.

Однако свет и тьма стараются. Перебирают ногами, выбиваются вперед, обгоняя соперника, чтобы затем самим уступить и отстать, накапливая и сохраняя силы для рывка. Иногда рывок удается, иногда нет, но они все бегут и бегут, не желая уступать и останавливаться. И их гонка растягивается на бесконечность.

У гонки есть и другие участники – невольные зрители, что сидят на трибунах, ожидая, когда лента, означающая финиш, опадет на землю. Одна трибуна поддерживает тьму, а другая свет, примерно поровну завывая кричалки в честь своего фаворита. Надрывают глотки, отдавая всех себя, развернувшемуся на истоптанном вечным бегом песке действу, не понимая одного.

Гонка не имеет смысла.

Ведь тьма и свет – два брата. Две половинки одного целого – сущности, бесконечное количество времени назад разделившейся пополам.

Соревнуясь ради кубка власти над миром – бесполезной жестянки, они не понимают, что, кто бы из них не победил, победит каждый, кто бы из них не проиграл, проиграет каждый.

Даже в самой темной тьме есть свет.

Даже в самом ярком свете есть тьма.

Как среди болельщиков трибун тьмы есть заблудившееся болельщики трибун света, так и среди болельщиков трибун света есть перепутавшие места фанаты тьмы.

***

Если бы Гарвальду Эгрину сказали бы, что его лучший детектив, который был таковым не только по званию, но и по заслугам, вдруг сгинет без следа, он бы ни за что в это не поверил. Но факт оставался фактом. Старший детектив отдела убийств полиции Атифиса пропал.

Комиссар был уже в годах, и, само собой, успел обзавестись женой и, конечно детьми. У него было два сына, вполне взрослых и самостоятельных, а также способных позаботиться и о себе, и о своих детях, коли таковые у них родятся. Гарвальд Эгрин в глубине души любил своих сыновей, но далеко не гордился ими.

Дело в том, что комиссар полиции Атифиса обладал довольно строгим и требовательным к окружающим нравом и всегда старался держать своих близких и подопечных в ежовых рукавицах, чтобы те не могли сделать ни шага в сторону без его ведома. С самых ранних лет, младшие Эгрины – Коул и Никор под руководством отца тренировались, чтобы поступить в академию, а затем пойти по следам отца. Гарвальд всегда мечтал, как будет работать вместе с детьми, как будет учить их всем премудростям и тонкостям профессии, но значительно в этом переусердствовал. Не смог вовремя понять, что хочет, чтобы его дети жили не своей жизнью, а жизнью отца, не смог вовремя осознать, что своими действиями, порой слишком жесткими, отбивает у сыновей желание не только работать в полиции, но и, в целом, иметь со своим отцом что-то общее. Так что каждый из них пошел своим путем, наплевав, как говорил Гарвальд, на отца и его чувства.

Коул поступил в училище и стал инженером кораблестроителем, в чем достиг больших успехов. Уже через два года занял руководствующую должность на главной верфи Атифиса благодаря упорству и дисциплине, которую на протяжении долгих лет вбивались ему отцом. Коул Эгрин всегда любил море и хотел заниматься чем-то, что близко с ним связано, даже не смотря на запреты отца, который в детстве, бывало, отбирал у него журналы с деревянными модельками бригов и фрегатов и всучивал различные методички о правильном обращении с оружием.

– Отложи эту лабуду, сынок, – говорил ему отец. – На-ка, вот, почитай, а потом расскажешь мне, чем новая модель Синитура отличается от старой.

Само собой, Коул знал все о каждой модели оружия, что находилось на вооружении полиции Атифиса. Правда, никогда не испытывал на сей счет абсолютно никакого энтузиазма, читая приготовленную отцом литературу лишь из-за страха перед властным и строгим отцом, которого они с братом, несмотря на все это, любили и уважали. Так что, зачастую, Коулу и Никору приходилось притворяться перед, что дело, которому отец их обучает, им интересно, но в то же время находить время, хотя бы несколько часов, например, когда Комиссар занят на работе, чтобы потратить их на то, что их действительно привлекает и вдохновляет.

Никор Эгрин, например, всегда интересовался медициной разума человека: психологией и психиатрией. Так что к тому моменту, когда в десять лет пришло время выбирать, куда пойти учиться, Никор выбрал именно медицинский колледж и интересующие его направление. Будучи дисциплинированным и целеустремленным, благодаря выучке отца, спустя семь лет учебы и практики он уже мог работать и выбрал для этого психиатрическую больницу Бельхейвен, в которой содержались наиболее опасные преступники с сильнейшими нарушениями психики. Будучи еще простым аспирантом, Никор успел написать множество известных диссертаций и работ на совершенно разные темы в области психиатрии, что принесло ему не только известность в узких кругах,