— Мысли мои читаешь, дружище. Все то же, все так же… тяжко.

— А куда денешься?

— Это верно. И некуда, и неохота. Так что тебя ко мне привело?

— А если я просто о здоровье справиться, о жене, о детях?

— Э, нет. Ты бы попроще вино взял. А «Ирнейская лоза» двадцатилетней выдержки так просто не распивается.

Карнеш ответил широкой улыбкой.

— Умен ты… Слушай, девочка за гражданство старается, ее к тебе на три года отправили. Поможешь?

— Что, она вообще работать не хочет? Тогда бутылкой ты не отделаешься!

— Хочет-хочет. Просто… не наваливай на нее сверх меры? На рассвете пришла, в полдень ушла?

— Ты же знаешь, у меня трое, да ты еще…

— Загонишь девочку — хуже будет. Ручки у нее золотые, голова тоже светлая… поможешь — так она лучше меня будет!

Вот тут я удостоилась заинтересованного взгляда маленьких голубых глазок.

— Серьезно? Такая же умница?

— Пока — нет. Но надеюсь, что только — пока.

Показалось мне — или что-то свое они вложили в эти фразы? Не знаю, нет, не знаю. Хоть меня родители и учили, но ко двору я не выезжала, практики у меня маловато.

— Тогда Светлый просто велел ее поучить. Значит так, — мужчина повернулся ко мне. — Про закрепленные палаты, конечно, забыть придется. Будешь как и остальные. Пока Карнеш тебя поучит…

— Растум!

— Ну ладно! Месяц будешь в ученицах у Карнеша, потом начнешь работать наравне с прочими. Карн, познакомь девочку с остальными?

— Я и так собирался.

— А я тогда со следующего месяца расписание перекрою. Так что настраивайся, девочка. Три дня с рассвета до полудня, потом суточное дежурство, выходной и опять три дня с рассвета до полудня. Поняла?

Я подумала.

— Да, кажется, понимаю. Спасибо.

Все логично.

Лекарь в лечебнице быть должен круглосуточно. Хотя бы один. Мало ли что, мало ли кому плохо станет. Соответственно, если нас четверо, то сутки через трое. И на следующий день отсыпаться, это правильно.

— Скажите, господин…

— Харни Растум. Можешь просто Растум.

— Господин Растум, а смогу я принимать своих больных, если ко мне придут?

Мужчины переглянулись с непонятным выражением. А для меня этот вопрос был нешуточным. За время жизни в Желтом городе, я обросла знакомствами, друзьями, и даже постоянными больными, которым могла понадобиться в любое время дня и ночи. И сказать им, где меня искать, или записку оставить…

— А девочка-то не промах, — хмыкнул мой… да, теперь мой начальник! Так странно…

— Она умничка. Я же говорю — подучить надо.

Растум хмыкнул и выставил на стол два стакана.

— Ладно. Подучим. Что, разливай?

— Сейчас. Вета…

Я поняла намек, встала и чуть поклонилась. Вежливо так.

— До свидания. Завтра я прихожу?

— Да, буду ждать, — отозвался Карнеш.

Я закрыла за собой дверь и быстро огляделась.

Никого.

Да, я знаю, аристократки не подслушивают. Только я теперь в мещанском сословии, а значит — можно! Из-за двери донеслись мужские голоса.

— Ты где эту девочку нашел?

— Сосватали. Сказали — неглупая, руки, вроде хорошие…

— А сосватал кто?

— Не поверишь! Моринар. Который палач.

— А он к ней каким боком? Любовница?

— Шутить изволишь? Ты девочку видел? На ней крупными буквами написано — не тронь, укусит!

Не укушу. Но пну. Больно.

— А тогда что?

— Да я точно не понял. Его ж не расспросишь. Сказал — столкнулся…

— А девчонку ты не расспрашивал?

— Раст, ты иногда как скажешь… ты бы рассказал?

— Нет.

— Вот и она не скажет.

Сказала бы. Чего тут скрывать? Эта история позор для герцога, а не для меня, вот!

— Так что подождем. Приглядимся, приручим…

— Ты ее в свою команду хочешь?

— Не знаю. Посмотреть надо. Шарт что-то юлить начал…

Послышались шаги. Я совершила громадный и бесшумный прыжок и с самым независимым видом направилась прочь. Сегодня дома отдохну… если получится.

Мимо меня пронесся мужчина лет тридцати на вид. Высокий, худой, усталый, под глазами круги, лицо аж серое… Зеленая форма. Лекарь? Один из моих коллег?

Но дверь к начальству он распахнул пинком.

— Растум! Если ты эту шалаву не уволишь, я тебя сейчас самого…

Дальше пошла такая матерщина что я сморщилась и ускорилась. Фу…

* * *

Отдохнуть мне дома не дали.

И часа не прошло, как поскреблись в окошко.

— Госпожа Ветана, можно вас?

Можно меня, можно… куда ж я денусь?

Девушка выглядела откровенно печальной.

— Что случилось?

— Отец…

Из грустного рассказа выяснилось следующее. Девушка — дочь плотника с красивым именем Хряст. Зовут ее Мелли, еще у нее есть брат и сестра. Отец у нее замечательный. Настолько хороший, что мама сбежала еще лет десять назад, а вот детям бежать было некуда. Они остались с любящим отцом — на свою беду.

Папа же с горя (а то не горе, что ли — на свет появился!) запил. И пьет вот уже лет пятнадцать. Мастер он — золотые руки, мебель ему заказывают часто, и во время выполнения заказов он капли в рот не берет. А вот как выполнит, так и отмечает радость.

И проходит это бурно. Очень.

С топором за девушкой уж гонялись раз шесть. Почти рутина. Табуретками швырялись, убить грозились… да нет! Не могли!

Это ж папа!

Он хороший, просто несчастный!

Объяснять девушке, что пьяная скотина по определению несчастной быть не может, потому что это — скотина, ей такие высокие эмоции недоступны, я не стала. Просто молча слушала.

У девушки подрос брат. Ему на днях стукнуло четырнадцать лет, и парень вытянулся как-то резко, за год…

Когда отец в очередной раз швырнул в девушку табуреткой, мальчишка перехватил ее на лету, да и пустил обратно. Так удачно, что дети до сих пор не знают, жив их батюшка, или померши уже.

У меня язык чесался сказать, что я добивать не умею, но пришлось молчать. Хотя зло брало, при взгляде на терпеливое личико девушки. Убивала б таких папаш!

У тебя же дети, семья, ты за них отвечаешь! И винище жрать?