Среда, 6 марта 1996

Утром, как всегда, мне измерили давление и взвесили. 40,2 килограмма! Не выдержу! Если меня и дальше будут так откармливать, я буду толстеть как на дрожжах.

У новенькой проблемы не с едой — с суици­дами. Ее зовут Йела, ей семнадцать лет, у нее ка­кие-то там особенные страхи.

В 11.15 у меня встреча с доктором Новаком. Это врач, о котором меня уже предупреждали. Сначала он заставил меня торчать у кабинета це­лых пятнадцать минут, это отняло у меня тысячи нервных клеток. Когда он меня впустил, я чуть не прокусила губу, чтобы не заржать во все горло. Он такой смешной! Ростом примерно метр восемьде­сят пять и очень худой, как проволока. У него чер­ные кожаные брюки и рубашка в обтяжку, на вра­че это смотрится ужасно забавно. И еще у него не­вероятно огромный нос, такой, что, увидев его, тут же лишаешься и слуха, и голоса. Никакой это не рубильник, а самый носастый нос, какой мне толь­ко приходилось видеть в жизни. Этот крюк посре­ди лица абсолютно отвлекает внимание от лично­сти доктора Новака. Как только мужик умудряет­ся существовать с таким носом?!

Похоже, сегодня у господина Новака неудач­ный день. Потому что на его нося ре торчит огром­ная куча чего-то неопределенно-желтого. (Вот что бывает, если начинаешь совать свой нос в чу­жие дела.)

Но я, конечно же, ничего не сказала. Он задал мне самый глупый вопрос из всех, которые мне ко1да-нибудь задавали. Даже вопросы фрау Ахты- лапочки были по сравнению с ним совсем безо­бидными. Я должна была сказать, какие у меня ку­миры и что за постеры висят у меня на стенке. Этот придурок явно ожидал услышать, что образ- дом для меня является какая-нибудь истощенная модель. Но он просчитался, потому что я сразу же его раскусила. И сказала, что я сама себе кумир и не хочу ничего менять, хочу оставаться такой, ка­кая есть. Баста.

В конце он начал расспрашивать меня про проблемы с родителями.

«Ты знаешь, с какого времени твоя мать зави­сима?» — «Да, она пьет, сколько я ее помню!» — «А ты помнишь, с какого времени поняла, что она больна?» — «Мне было лет десять-одиннадцать, когда отец сказал мне, что на нее нельзя больше полагаться. С самого начала между мной и отцом существовала молчаливая договоренность, что ни одна живая душа об этом не узнает. Но тогда я еще не понимала, почему мама ведет себя так странно». — «А какие отношения были у вас с матерью в последние недели?» — «В последние недели у нас с матерью не было никаких отно­шений, потому что я не видела ее уже несколько месяцев. А до этого довольно плохие, чтобы не сказать отвратительные. С ней уже нельзя было разговаривать, мы только кричали и дрались. Мож­но сказать, что наши отношения сошли на нет. Я стеснялась ее на людях, потому что у нее запу­щенный вид. К тому же мне часто хотелось, чтобы она умерла. А лотом я раскаивалась». — «А отно­шения г отцом?» — «Отношения с отцом тоже нельзя назвать хорошими. Он старался держать­ся в стороне, а если что-то делал, то это всегда было направлено против меня, хотя я не давала никакого повода. В основном он вымещал на мне свое плохое настроение, свою злость. Однажды он потребовал, чтобы я сделала уборку в своей комнате, а я ее уже и так сделала. Когда потом он пришел ко мне и увидел, что я все еще не пропы­лесосила, он взял мусорное ведро и вывернул его мне в постель. И мне пришлось вытаскивать из кровати пепел и всю остальную дрянь. А самое ужасное — это насчет моей мышки. А если ему не придумать никакой новой гадости, он просто съездит мне пару раз по роже. Но то, что он сде­лал с моей мышкой, это хуже, чем любая оплеуха. Он жалкая свинья и тиран в одном лице!»

Вот так примерно проходил наш* разговор. Доктор Новак одновременно холоден как лед

и смешон, но мне в отличие от остальных ребят это не мешает. Это гораздо лучше, чем эмоцио­нальный скулеж матери или равнодушие и под­лость отца.

В конце я еще спросила, могу ли позвонить матери. И он строжайшим образом запретил: «Я тебе в следующий раз объясню почему».

Он откомандировал меня спать, как телеви­зор маленьких детей после «Спокойной ночи!».

Итак, все остальное, а также могу я позвонить или нет, мы узнаем в следующей серии фильма «Доктор Новак, Рубильник».

За завтраком я схитрила. Масло и мармелад намазала на тарелку снизу, потому что есть их мне не хотелось. Обед заглотила почти полно­стью. Господин Форстер отнял у меня перец, по­тому что боялся, что я наперчу еду, чтобы она стала несъедобной. И как они только всё заме­чают!

Эвелин, девочка, которая постоянно отказыва­ется есть, была сегодня особенно гадкой, я увере­на, что это из-за меня. Эвелин давно вбила себе в голову, что у нее нет никаких шансов против ме­ня с моей анорексией, потому что она тут гораздо дольше и ее уже успели откормить. Вот она и устроила цирк. Дежурным господину Форстеру и фрау Вердини сначала пришлось силой тащИ1ь ее за стол. Она отбивалась руками и ногами и в результате завалилась на пол прямо в общей комнате. Вот это было сражение! В конце концов господин Форстер дотащил ее до стола, фрау Вер­дини подставила под нее стул, а потом они объ­единенными усилиями прижали Эвелин к сиде­нью. Она так и сидела, пока не поели все осталь­ные. Фрау Вердини все время повторяла: «Эвелин, ешь!» Но та продержалась до конца. Когда мы вышли и даже когда мне дали полдник, она все еще сидела. Наверняка вся еда остыла.

Мне доставило такое удовольствие ее прово­цировать! Поэтому на свой виноград и йогурт я потратила целых сорок пять минут.

В конце концов Эвелин совершила то, что мне ие привиделось бы даже в самом страшном сне. Она вскочила, пронеслась по всему коридору прямо к стеклянной двери и потом пять раз уда­рилась головой о стену. Вот был грохот! Все услышали и вылетели из палат, чтобы посмотреть, что случилось. Она визжала и вдобавок каждые десять секунд издавала жуткий крик. Фрау Вер­дини пришлось воспользоваться свистком.

У каждого воспитателя есть такой свисток. Они могут им пользоваться только в экстренных ситуациях, то есть если им что-то угрожает или если просто не знают, что делать. Свист раздает- 0, у всех воспитателей на всех отделениях, и все сбегаются на помощь.

Свисток фрау Вердини свистел невероятно громко, почти как сигнализация. Вскоре в нашем коридоре уже было не меньше трех чужих вос­питателей, которые примчались, чтобы выяснить, что случилось. Эвелин все еще визжала. Но ед­ва она заметила обступивших ее любопытных и воспитателей, как тут же успокоилась. Она по­лучила то, что хотела: колоссальную суету во­круг своей персоны, она заставила всех прыгать вокруг себя!

Мерзкая эгоистка! Как там сказала Лиз, когда я пришла есть в первый раз: «Все это только спектакль!» Она права.

Вот бы я посмеялась, если бы Эвелин запер­ли! Это было бы только справедливо. Но ничего подобного. Вместо этого ей назначили дополни­тельную встречу с Рубильником.

Ему она наверняка не рассказала, что ей при­шлось сдать свои позиции, что теперь она тут не самая больная и не находится в центре внимания с утра до ночи. И что она терпеть не может, если воспитатели во время еды на мою тарелку смотрят больше, чем на ее, хотя я не веду себя так по- идиотски, как она. Вот это триумф!