Посыльный положил мою сумку на полку для багажа,находившуюся справа от туалетного столика, включил кондиционер, поблагодарил зачаевые и ушел.

Я выждал минуты три, йотом вышел в коридор и постучал вдверь номера 316. Дверь слегка приоткрылась, и Мэриан выглянула в коридор.

— Так и знала! — заявила она.

— Я вспомнил еще кое-какие автобиографические данные, окоторых вам следовало бы знать, — сказал я. — Знаете, где я впервыезаинтересовался ловлей рыбы? В Панаме, и…

— Ясно. И вы испугались, что до завтра забудете об этом?

— И это была бы огромная потеря. Но мне совсем необязательно входить к вам в номер. Я могу сообщить об этом и стоя в коридоре.Или даже через дверь.

Мэриан вздохнула. Я не знал точно, действительно ли онарассердилась.

— Одну минутку! — До меня донесся какой-то шорох, а потомоткрылась дверь, и я вошел. Дверь закрылась.

Ее номер был обставлен так же, как и мой, и выдержан в тойже красочной гамме. Мэриан уже успела смыть с себя всю косметику и наделадовольно обычную ночную сорочку, поверх которой теперь старалась накинуть халатик.Тем не менее она меня очень взволновала — сам не знаю почему.

— Большей частью это пустяки, — сконфузился я. — Но они темне менее проливают свет. Например, когда я был ребенком, все другие недотепыбросали свои монетки в рождественскую копилку, а я имел настоящий текущий счетс двумя процентами годовых…

— Можете говорить со мной без обиняков… — перебила она.

Я поцеловал ее, и это взволновало меня еще больше, хотя ейбыло совершенно безразлично, какие чувства я испытываю. В конце концов онасдалась, бросив равнодушно: «Ну ладно!» — словно покупала картофелечистку убродячего торговца, лишь бы избавиться от него. Но к этому моменту мне было ужебезразлично, на каких условиях я тут.

* * *

Она была спокойной, ловкой, опытной и во всем шла мненавстречу. После этого я лежал в горячей неподвижной тьме, стараясь найтиточный эпитет, которым можно было бы охарактеризовать ее поведение. Напоследокя решил, что уместнее всего было бы употребить слово «любезная». Она вела себякак любезная хозяйка, в совершенстве знающая законы гостеприимства.

Мэриан что-то сказала, но я не расслышал. Я все еще думал оней, пытаясь в точности вспомнить, как она выглядела…

— Ты даже не слушаешь…

— Что?

— Я к тебе обращаюсь. Возможно, это ускользнуло от твоеговнимания, но люди уже давно научились общаться…

— О, прости! О чем ты говорила?

— Ты упоминал о сцене. Может, это не правда?

— Правда. Только я играл на любительской сцене. В школе.Профессионалом никогда не пытался стать. Не тот талант.

— А текст наизусть тебе легко давался?

— Вполне, — ответил я. — Обычно я знал свою роль уже к концурепетиции. Я почему-то все запоминаю легко и быстро. Думаю, мне просто повезлос памятью.

— Расскажи мне о своей семье.

— Я и есть семья, не считая отчима. Моя мать и отецразвелись, когда мне было около пяти. Отец был геологом, большую часть временипроводил в Южной Америке, обычно в горах. Мать моя отказалась так жить. А наследующее лето он погиб.

Фургон, в котором отец ехал, сорвался с дороги в пропасть.Через пару лет мать снова вышла замуж.

За вдовца старше ее на несколько лет, компаньона маклерскойфирмы в Хьюстоне. Теперь он на пенсии, живет в большом поместье недалеко отХантсвилла и разводит породистый скот. А мать умерла, когда я служил на флотево время войны с Кореей. Она оставила мне немного денег, вот тогда-то я и купилбар в Панаме.

— И что же случилось с баром?

— Там произошли две-три драки. После этого военнослужащим запретилиходить в мой бар, и я его продал.

— С убытком?

— Нет, мне повезло. Молодчик, который купил его, явился изШтатов и не знал, что значит такой запрет. Мне вообще кажется, что он хотелпревратить его в притон для педерастов.

— И что ты сделал с этими деньгами, когда вернулся в Штаты?

— Большую часть потерял в Лас-Вегасе.

— Расскажи про твою сделку с «жучком».

Я вытянул руку и зажег лампу на ночном столике. Онавопросительно взглянула на меня.

— Зачем это?

— Не знаю, — признался я. — Просто устал разговаривать стобой в темноте. Хочу тебя видеть.

— Зачем?

— Это ты мне должна сказать — зачем. — Я приподнялся налокте и провел пальцами по ее щеке. — Ты — красивая. Может быть, поэтому?

— Не говори глупостей.

— Никогда не был дальше от этого. А может, ты обладаешьудивительной способностью волновать мужчин? Это ведь особое сочетание —хрупкая, элегантная, невозмутимо-твердая и соблазнительная. И это все в одно ито же время. Или ты ; считаешь, что такой комбинации нет? Раньше я полагал, чтонет.

Она с раздражением покачала головой, но в конце концов невыдержала и улыбнулась:

— О, Боже ты мой! А я-то считала, что с тобой можноговорить!

— Мы и так говорим.

— Разговоры какие-то идиотские. К чему теперь все это?

— Не будь такой циничной.

— Погаси свет.

Я погасил свет, обнял ее и поцеловал. Она охотно пошла мненавстречу и снова была такой же ловкой и милой, как и раньше. Если этоединственный способ наладить спокойный и разумный разговор, то, ради Бога, я невозражал.

— Так что же это за сделка с «жучками», поясни, пожалуйста,— попросила она через некоторое время.

— Так, пустячок, — ответил я. — Ты же знаешь, как онидействуют: дюжинами раздают свои листки у входа на ипподром. Хронометрист Джо,конюх Мэгайр, тренер Бой. Никакого воображения и размаха, конкуренция друг сдругом, и все это за гроши. Вот я и заключил сделку с одним из этих типов: онотдавал мне половину дохода, а я за это устраивал ему выступление по радио. Мывыдали себя за агентов телеграфной службы, и я купил для него время нарадиостанции Тихауана.

Это была настоящая массированная атака перед началом скачекСанта-Анита: множество рекламных сообщений и четверть часа фольклорной чепухи снашими вставками через одну-две минуты.