– Спасибо, что занялась палубой, – произношу я спустя минуту. – Стало куда лучше.

Финнли отлично поработала. Воды в лодке осталось совсем немного – уже и не зачерпнуть, – и это нестрашно.

Вдруг я замечаю на носу лодки, неподалеку от ног Финнли, ярко-желтое пятно.

Нет.

– Я старалась ее не потерять, – слышу голос Хоуп, бросившись к книжке, – но она выпала, пока я разбиралась с парусом.

Отцовское полевое руководство плавает в луже воды лицевой стороной вниз. Подхватываю его, опустившись на колени. Книга еще не успела разбухнуть, но обложка промокла насквозь. Все будет в порядке, повторяю я. К полудню, при солнечной погоде, она высохнет.

– Прости, – извиняется Хоуп, – Иден. Мне очень…

– Ничего, – резко бросаю я.

Хоуп всего лишь хотела помочь.

Но дело в том, что я отвыкла от помощи.

Вода плещется у коленей, щекочет пальцы ног. Бережно приподнимаю липнущую к нижнему листу обложку и с радостью понимаю, что книжка действительно… ну, заточена для выживания. Странички потяжелели, но не сморщились. Да, с них капает, но печатный текст остался прежним. Вода медленно стекает с листов, как с тела девушки, вышедшей из моря на берег.

Примечания, которые отец написал от руки чернилами, расплываются. Они как будто покрылись плесенью, но в основном читабельны. Кроме тех, что на внешних полях страниц – там-то буквы слились. Зато карта цела – что в данный момент является для нас самым важным. Остается надеяться, что утраченные фрагменты не представляли особой ценности.

Возвращаюсь к девчонкам. Выглядят они – краше в гроб кладут. Хоуп бледная от изнеможения, краска с ее щек давным-давно схлынула. Волосы Финнли всклокочены – часть непослушных прядей пытается улететь, другие свисают, словно устали бороться с ветром, – а под глазами залегли тени.

– Вам двоим лучше поспать, – говорю я, понимая, что в таком случае дежурить мне придется с Алексой.

Она до сих пор сидит у мачты. Мне хватит сил управиться с лодкой и без Алексы, но никто из нас не способен бесконечно бодрствовать и одновременно быть начеку.

Финнли бросает на Алексу пристальный взгляд. Та безучастно смотрит на край борта.

– Уверена? Я смогу продержаться еще пару часов.

– Вы же всю ночь не спали. Мы справимся. – Если Алекса и чувствует, что мы на нее таращимся, то виду не подает. – Отдай компас Алексе. Не дергайся.

Финнли вытаскивает компас из кармана:

– Ты умеешь им пользоваться, Алекса?

Та поворачивается, однако увидеть ее глаза мы все равно не можем.

– Разумеется, умею. Я ведь не идиотка. – И Алекса нетерпеливо протягивает руку, как капризный ребенок, требующий угощение.

Надо отдать должное Финнли: выражение ее лица в слова у нее не облекается. Она вжимает компас в ладонь Алексы и направляется к левому борту, где свернулась клубком Хоуп, взяв ярко-оранжевый спасательный жилет вместо подушки.

– Разбуди, если понадобимся, – говорит Финнли, закидывая руки за голову.

Через минуту они с Хоуп отключаются.

Довольно долго все спокойно. Большую часть времени мы с Алексой молчим, погрузившись каждая в свои мысли. Как бы мне хотелось, чтобы здесь, в этом вынужденном плену, со мной были те, кого я люблю, кому доверяю.

Все бы отдала – лишь бы найти путь… через океан и не только.

Спустя несколько часов Алекса вдруг придвигается ближе:

– Э-э-э… а стрелка разве должна дергаться туда-сюда?

На ладони Алексы лежит открытый компас. Стрелка безумно мечется от северо-востока к северо-западу, изредка ее заносит и к югу.

– Нет… странно как-то.

Стрелка перескакивает с запада на восток, и я невольно бросаю взгляд на мизинец Алексы. Еще вчера на нем красовались набитые фиолетовым буквы А-Л-Е-К-С-А.

Сегодня буква «С» наполовину исчезла, а последней «А» и вовсе след простыл.

Алекса наклоняет компас, наблюдая за стрелкой.

– И как это понимать?

У меня на языке вертится тот же вопрос. Но не про компас.

Не могу не поглядывать на ее палец – дважды, трижды убеждаюсь, что игра света тут совершенно ни при чем, однако я решаю попридержать любопытство. Сперва надо разобраться с нашим неисправным компасом. До Убежища Алекса никуда не денется, а значит, расспросить ее я успею.

– Ему что-то мешает. На тебе нет ничего магнитного?

Алекса закатывает глаза:

– Я на лодке с самого начала. Если дело во мне, то почему он раньше такое не вытворял?

Она права.

– Ладно, просто я сама ничего толком не понимаю.

Отчасти я вру. Но пока я не уверена, как адекватно сформулировать мысли.

– Может, где-то рядом какая-то геомагнитная аномалия? – добавляю я.

И под «какая-то» я имею в виду вполне конкретную.

– Хм, – отзывается Алекса, повертев компас в руках.

Отец в своих записях ни разу не упоминал его название, но на карте, изображенной от руки, остров Убежище расположен внутри огромного треугольника, чьи неравные стороны обозначены синими точками и черточками. Про странные аномалии, с которыми отец мог столкнуться, напрямую – тоже ни слова, но нечто подобное наверняка случалось – доказательства встречаются между строк.

Я бережно отделяю одну высыхающую страничку от другой, пока не нахожу ту самую, которая не давала мне покоя. Заголовок в верхнем левом углу гласит: «КАК ПРОЛОЖИТЬ КУРС БЕЗ КОМПАСА».

Уголок листа явно загибали чаще других. На полях папа нарисовал таблицу из двух колонок – с часами и пометками. Один абзац печатного текста помечен аккуратной синей звездочкой. Просмотрев его, обнаруживаю массу полезной информации.

То, что страница содержит ровно то, что нам надо, вселяет в меня уверенность и страх. Теперь мы вряд ли потеряемся в океане. Кто-то из команды отца сумел пересечь западную сторону треугольника и вернулся на берег в целости и сохранности, чтобы доставить его останки.

Останки… вот где ко мне подкрадывается страх.

Раньше я даже не задумывалась, как именно мой отец превратился в склянку с кровью и зубами, а надзиратели, вернувшие мне его в таком виде, не спешили делиться со мной известиями. Не стану говорить, что ни разу не скатывалась в клоаку скорбных мыслей… Но я всегда вытягивала себя оттуда прежде, чем утонуть.

У меня вообще-то не так много сведений, но я считаю, что отец мертв. Поверить меня заставил не пузырек с кровью – хотя от него, конечно, мороз по коже, – а кольцо. Если папа и любил что-то… кого-то больше меня, то это была именно мама. Я на тысячу процентов уверена, что отец никогда бы не расстался с обручальным кольцом – а значит, его попросту сняли с холодной, мертвой руки.