Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Киен посмотрел на часы и оправил костюм. Потом сделал шаг и почувствовал легкое головокружение, но оно тут же прошло. Издалека послышались звуки сирены «скорой помощи».
8
В туалете Мари овладело мучительное желание содрать с руки повязку и до крови расчесать кожу под ней. Но взрослые и разумные люди, конечно, так себя не ведут. Она распылила дезодорант на одежду. В воздухе запахло смесью мяты и нашатырного спирта. Мари приоткрыла форточку. Карниз был усыпан табачным пеплом — следы преступления куривших в туалете женщин. Она знала, что на этаже курили трое. Все работали в разных фирмах, но собирались в туалете, словно давние подруги, вместе курили и обменивались сплетнями.
Мари вымыла руки и вернулась на рабочее место. Пока ее не было, директор, видимо, куда-то отошел. Она не имела ни малейшего представления о том, как пройдет этот день. Хорошо, если получится продать машину клиенту, который записался на тест-драйв.
Мари достала ежедневник и проверила, ничего ли она не забыла. В глаза бросилась отметка в календаре, что через два дня годовщина смерти ее отца. Ей вдруг невольно стало стыдно: не прошло еще и двух лет, а она уже напрочь забыла. Отец Мари, Чан Икдок, родился 14 ноября 1925 года, в один день с легендарным борцом реслинга Рикидодзаном. В тот же день родился и известный активист движения за чистоту корейского языка Ли Одок, однако проблемы родной речи отца Мари мало интересовали. Куда больше его привлекала судьба японского спортсмена корейского происхождения, с которым он ни разу в жизни не встречался лично. Однажды он даже ездил в Японию и привез оттуда купленное за огромные деньги у одного японского корейца полотенце, которым Рикидодзан якобы вытер пот с лица во время поединка. 15 декабря 1963 года, за два дня до того, как лидер майского переворота генерал Пак Чонхи, оставив военную службу, занял пост президента Третьей Республики, тридцатидевятилетний хозяин оптового магазина спиртных напитков Чан Икдок выпивал с друзьями на одной из самых оживленных улиц Кванчжу, как вдруг почувствовал острую боль внизу живота. Стокилограммовый гигант пронзительно вскрикнул и рухнул на пол весь в холодном поту. Друзья вместе с хозяином пивной тут же подхватили его и помчались в больницу.
У него был острый аппендицит. Диагноз поставил дежурный врач «скорой помощи». На соседних койках в ряд лежали пять человек — целая семья, пытавшаяся отравиться супом из рыбы-собаки. Один из них уже скончался, остальные были в критическом состоянии. Все внимание врачей было приковано к семье самоубийц, и Икдоку с его банальным аппендицитом пришлось ждать, пока очередь дойдет до него. Лишь спустя некоторое время его наконец перевезли в операционную. Лоб больного был покрыт холодным потом. Врач и медсестры готовились начать операцию. Сквозь помутившееся от невыносимой боли сознание Икдок уловил доносившиеся откуда-то звуки радио. Приемник стоял в углу операционной. Музыкальную передачу прервал срочный выпуск новостей. Врач со шприцем в руке подошел к операционному столу. Превозмогая боль, Икдок поднял в воздух руку и жестом остановил его. Врач стряхнул с иглы капли анестетика. Икдок перестал стонать и указал пальцем на радио. Голос диктора из нового транзисторного приемника сообщил новость о том, что Рикидодзан скончался от раны, полученной неделю назад в драке с якудза.
«Как сообщает японское информационное агентство Киодо, 15 декабря в 10 часов вечера звезда профессионального реслинга Рикидодзан скончался в больнице Санно от перитонита, развившегося в результате ножевого ранения в живот. Рикидодзан был госпитализирован в ночь на 8 декабря, после того как в ходе ссоры в одном из ночных клубов Токио член преступной группировки Кацудзи Мурата нанес ему удар ножом в пах».
По щеке Икдока скатилась слеза. В этот же момент он почувствовал острые спазмы внизу живота. В сочетании с физической болью горе Икдока, потерявшего со смертью Рикидодзана своего брата по духу, переросло в нечто новое. Позже он с гордостью вспоминал тот приступ аппендицита, считая, что это было не что иное, как проявление особой духовной солидарности с умирающим Рикидодзаном. Врач, который был не особо высокого мнения о реслинге, выключил радио и вколол больному анестетик. Икдок с заплаканным лицом потерял сознание, и врач приступил к операции.
Тогда ему во сне явился Рикидодзан. Он рассказывал, что видел его прямо перед собой одетым в дорогой костюм. Очнувшись после анестезии, Икдок обвел взглядом собравшихся вокруг койки членов семьи и вдруг выдал по-японски: «Жить надо так, будто песню поешь!» Он утверждал, что слова эти были последним заветом покойного Рикидодзана. Все были ошеломлены, ведь после снятия японской оккупации по-японски он не говорил уже лет восемнадцать.
С тех пор Икдок использовал эту фразу так же часто, как французы говорят «c’est la vie». Она настолько к нему приросла, что, когда он уже лежал при смерти, родные в глубине души ждали, что напоследок он ее произнесет. Не столько оттого, что эта фраза им нравилась, а скорее потому, что она так и напрашивалась на роль его предсмертных слов, словно всем известный рекламный слоган.
Однако Икдок едва мог пошевелить губами и лишь устало моргал грустными, как у коровы, глазами. Он с трудом повернул голову и взглянул на жену с детьми. Не дожидаясь слов врача, они понимали, что близится его последний час. Он подозвал поближе стоявшего у изножья кровати младшего сына Инсока. Тот хотел было пробраться вперед, но, упершись в согнувшуюся над больным мать, остановился на уровне поясницы отца. Икдок слегка кивнул в его сторону, веля подойти еще ближе. Матери пришлось уступить ему место, и он наконец смог поднести ухо к лицу отца. Икдок зашевелил пересохшими губами и едва слышимым голосом передал сыну свою предсмертную волю. Инсок слушал его с тяжелым и мрачным выражением лица, изредка кивая головой. После этого, как часто бывает в телесериалах, линия сердцебиения на мониторе сошла на нет. Никто из членов семьи не стал бросаться с воплями на тело усопшего — ведь это был исход, к которому все уже были готовы. Новоиспеченная вдова повернулась к сыну и спросила:
— Что сказал тебе отец?
Инсок выглядел озабоченным и не хотел ничего говорить.
— Его больше нет, можешь все сказать нам, — упрашивала мать.
— Ничего особенного, я потом все расскажу.
Чем больше он уклонялся от ответа, тем больше всем хотелось узнать,