— Давай.

Сочжи открыла дверь и вышла в коридор. Послышался звон падающих в автомат монет и звук льющегося растворимого кофе. Сочжи вернулась в приемную с двумя бумажными стаканчиками в руках.

— Я подсела на эту гадость. Даже дома ее пью.

Она протянула кофе Киену. Тот взял бумажный стаканчик и сделал глоток. Кофе был приторным, но при этом совершенно безвкусным.

— Кстати, на прошлых выходных я валялась дома перед телевизором, а там по OCN показывали «Легенду о фехтовальщике».

Апрель 1992 года. Они тогда пошли вдвоем в один из кинотеатров на Чонро на «Легенду о фехтовальщике» с Джетом Ли и Бриджит Лин. В фильме героиня Бриджит Лин была непобедимой воительницей, и чем больше она совершенствовалась в боевых искусствах, тем женственнее она становилась. Они оба испытывали некоторую неловкость из-за сцен с намеком на однополую любовь.

Киен прикрыл глаза:

— «Ты никому не верила. Ты сама сделала себя такой. И кто же теперь остался рядом с тобой?»

— Что ты сказал?

— Это слова Чжета Ли, когда он говорит с Бриджит Лин.

— Правда? Хм, а ты что, все еще помнишь слова из фильма? Он прямо так и сказал, ты уверен?

— Не знаю, просто вдруг вспомнилось. А ты же говоришь, что на прошлой неделе видела, сама не помнишь?

По ее лицу было видно, что она действительно не помнила этих слов. В тот день в 1992 году они вышли из кинотеатра и забежали перекусить в кафе на первом этаже торговых рядов «Нагвон». По телевизору шел экстренный выпуск новостей о массовых беспорядках в Лос-Анджелесе. На экране чернокожие бунтовщики устроили погром в торговом центре и грабили отдел техники. Без конца показывали и самого Родни Кинга, который ехал на своем «Хёндай-Эксель» и потом был избит полицейскими. Затем последовали перестрелки и поджоги. Город Ангелов в одночасье превратился в город беспредела, и корейские иммигранты встали с оружием на защиту своих магазинов и кварталов.

— В тот день ведь в Лос-Анджелесе начался бунт…

— Это-то я помню. А как там назывался этот секретный свиток…

— «Священный канон Подсолнуха».

— Ого! — Сочжи не скрыла легкого удивления. — Да ты прям каждую деталь помнишь. А я еще говорю, что видела фильм на прошлой неделе.

Ее немного смутила мысль о том, что Киен мог все помнить. Она устало убрала волосы с лица.

— Так ты помнишь и все, что я тебе тогда рассказала?

Киен медленно кивнул. Отец Сочжи был налоговым инспектором. В детстве она думала, что чиновники зарабатывают лучше всех на свете. Богатство ее отца магическим образом росло изо для в день. Весь дом был заставлен дорогим алкоголем, а в холодильнике под замороженными ребрышками лежали пачки американских долларов в полиэтиленовых пакетах. Только в старших классах школы Сочжи узнала секрет чудесного обогащения своего отца. Ей он пришелся не по душе. Нормы морали, которым ее учили в школе, отличались от тех, что господствовали в их доме. Отец иногда поговаривал с видом проповедника: «Раз возможно, значит, можно». Это было сродни логике империалистов, которые захватывали колонии и истребляли местное население: «То, что мы можем это сделать, значит, что это нам дозволено и что на это есть воля Бога». Поступив в университет, Сочжи стала стыдиться своего отца. Для нее было мучением сидеть напротив него за одним обеденным столом. Он был воплощением социального зла и продажной диктаторской власти. Сочжи выбросила Байрона с Вордсвортом и взяла в руки Маркса и Энгельса. Она порвала со своим отцом духовно и материально. В те времена это не считалось большим поступком, таких мятежных отпрысков, как она, было много. Наверное, кое-кто из друзей ей даже завидовал, ведь она могла позволить себе моральную роскошь, которой не было у студентов из несостоятельных семей, — возможность отречься от богатых и безнравственных родителей. Дети бедняков инстинктивно понимали, что богатые родители, покуда они все же родители, используют свое богатство и влияние для спасения своих детей, когда на то будет необходимость. Все вокруг нее это понимали.

В тот вечер после похода в кино на «Легенду о фехтовальщике» они выпивали вдвоем в закусочной, где готовили суп из кровяной колбасы. Опьяневшая Сочжи открыла Киену свою тайну, о которой до этого никогда ни с кем не заговаривала. Вслед за этим они переспали, будто в завершение своего рода сделки: он узнал ее секрет, и они занялись любовью. Она завалила колебавшегося Киена глубокими и страстными поцелуями. 30 апреля 1992 года. В этот же день студенты оккупировали здание Налоговой службы с требованиями масштабных перепроверок влиятельных частных конгломератов на предмет уклонения от налогов. В то время как Сочжи лежала в объятиях Киена, ее отец читал нахмурясь призывные листовки, разбросанные студентами по зданию Налоговой службы в районе Сусон округа Чонро.

В январе того года, когда Сочжи ночевала у подруги, в квартиру внезапно нагрянули оперативники из Центрального управления полиции Сеула и увезли ее в участок. У них уже был ордер на ее арест. Даже сидя в полицейском фургоне, она думала лишь об одном: «Только бы отец не узнал!» Сочжи не была из числа зачинщиков и лидеров движения, поэтому знала, что может отделаться легким наказанием. Она уже представляла себе высокомерное лицо отца, с каким тот будет отчитывать ее, вытащив из тюрьмы по своим каналам, и одна только мысль об этом была для нее невыносима. Этого ей хотелось избежать больше всего на свете, чего бы это ни стоило. Она даже сожалела о том, что не нарушила закон «О государственной безопасности» — тогда бы ее отец уж точно не смог бы ничего сделать. Но ее желанию не суждено было исполниться: полицейские уже знали, кто она такая, и у них не было никакой причины не сообщить о случившемся ее родителям.

Однако пока она сидела в комнате для допросов и, опустив глаза в пол, ждала своей судьбы, случилось маленькое чудо. Один из начальников Центрального управления полиции Сеула, проходя мимо, узнал Сочжи. Он медленно вошел в комнату. Оперативники встали с мест и отдали ему честь.

— Да это же Чжихен!

Сочжи подняла голову. Он взял в руки ее дело, которое только что настрочил молодой следователь, и с безразличным видом начал листать. Это был земляк и бывший одноклассник ее отца, и Сочжи с детства звала его дядей. Отец регулярно его обхаживал, посылая по праздникам деньги и импортный алкоголь. Иногда он приходил к ним в дом поиграть с отцом в падук и уходил всегда с наполненным чем-то пакетом. Сочжи