Чарлз действительно держал его в руке…

У Эмили Аранделл болела голова. Дергало плечо. Ломило всетело. Но несмотря на физические страдания, мысль ее работала четко. Сознаниепрояснилось. Она вспомнила все.

Вспомнила все события, начиная с шести часов вечера…Повторила каждый свой шаг, вплоть до той минуты, когда, очутившись на площадкелестницы, хотела спуститься по ступенькам.

И вдруг содрогнулась от ужаса…

Нет, не может быть! Она, наверное, ошибается… Мало ли чточеловек может вообразить после такого происшествия.

Она попыталась, стараясь изо всех сил, представить у себяпод ногой скользкий мячик Боба…

И не смогла.

Вместо этого…

«Это все нервы, – сказала себе Эмили, – нелепые фантазии».

Но ее здравый, проницательный викторианский ум говорил, чтоэто совсем не так. Викторианцы отнюдь не были наивными оптимистами. Они умели сдостаточной легкостью поверить и в худшее.

Эмили Аранделл поверила в худшее.

Настала пятница.

Родственники уехали.

Они отбыли в среду, как и собирались. Один за другим ониизъявляли готовность остаться. Но все получили твердый отказ. Мисс Аранделлсказала, что хочет побыть одна. В течение двух дней после их отъезда Эмили Аранделлнаходилась в какой-то прострации. Порой она даже не слышала, о чем говорит ейМинни Лоусон. И, глядя на нее, просила повторить.

– Это она после шока, бедняжка, – говорила мисс Лоусон.

И сокрушенно добавляла, испытывая удовлетворение отнесчастья, которое внесло хоть какую-то живость в унылое их существование:

– Боюсь, она никогда уже не оправится от него.

Доктор Грейнджер, напротив, был совершенно другого мнения.

Он уверял мисс Аранделл, что к концу недели она сможетспуститься вниз, что, к великому счастью, она не сломала ни единой косточки,что она не представляет никакого интереса для настоящего солидного врача и что,будь у него все пациенты такими, ему пришлось бы немедленно отказаться от своейпрактики и подыскивать себе иное поприще.

А Эмили Аранделл отвечала старому доктору в том же духе –они были давними друзьями. С ней он не разводил церемоний, да и она откровеннопренебрегала его наставлениями, – однако оба они всегда получали удовольствиеот общения друг с другом.

После того как доктор с громким топотом удалился,престарелая дама долго лежала нахмурившись и почти не слушая болтовню МинниЛоусон, которая из лучших побуждений просто не закрывала рта. А затем вдруг,словно очнувшись, набросилась на мисс Лоусон.

– Бедный наш маленький Боб! – ворковала мисс Лоусон,склонившись над собакой, которая лежала на коврике возле кровати хозяйки. – Ине жалко тебе твоей бедной мамочки, ты причинил ей столько бед?!

– Не будьте идиоткой, Минни! – сердито гаркнула миссАранделл. – Где же ваше хваленое чувство справедливости? Разве вам не известно,что у нас в Англии любой считается невиновным до тех пор, пока не доказана еговина?

– Но ведь известно…

– Ничего нам не известно! – снова гаркнула Эмили. – Иперестаньте суетиться, Минни. Перестаньте хватать то одно, то другое. Вы неумеете вести себя у постели больного! Уходите отсюда и пришлите ко мне Элен.

Мисс Лоусон покорно выскользнула за дверь.

Эмили Аранделл посмотрела ей вслед и почувствовала легкоераскаяние. Минни, конечно, действует ей на нервы, но старается изо всех сил.

Мисс Аранделл нахмурилась.

Ей было ужасно жаль себя. Она относилась к числу техэнергичных, волевых старушек, которые привыкли решительно действовать в любойситуации. Но в данной ситуации она просто не знала, как ей действовать.

Бывали моменты, когда она теряла уверенность в себе и недоверяла собственной памяти. А посоветоваться было совершенно не с кем.

Полчаса спустя мисс Лоусон, преодолев на цыпочках скрипящиеполовицы, вошла в комнату с чашкой мясного бульона в руках и замерла внерешительности, увидев, что хозяйка ее лежит с закрытыми глазами. И тут ЭмилиАранделл вдруг резко произнесла:

– Мэри Фокс.

Мисс Лоусон едва от неожиданности не уронила чашку.

– Кокс, дорогая? – переспросила она. – Вы хотите, чтобы яподбросила угля в топку?

– Вы что, оглохли, Минни? При чем тут кокс? Я сказала: «МэриФокс». Я встретила ее в Челтнеме в прошлом году. Она была сестрой одного изканоников[6] кафедрального собора в Эксетере[7]. Дайте мне эту чашку. Не то выпревратите ее в блюдце. И прекратите ходить на цыпочках. Вы даже непредставляете, как это раздражает. А теперь спуститесь вниз и принесите мнелондонский телефонный справочник.

– Может, просто найти вам нужный номер, дорогая? Или адрес?

– Если бы я хотела, чтобы вы это сделали, я бы так и сказала.Делайте то, что я вам велю. Принесите справочник и поставьте возле моей кроватиписьменные принадлежности.

Мисс Лоусон поспешила выполнить приказания.

Когда она, сделав все, что от нее требовалось, выходила изкомнаты, Эмили Аранделл неожиданно произнесла:

– Вы славное, преданное существо, Минни. Не обращайтевнимания на мой лай. Он куда страшнее моих укусов. Вы очень терпеливы ивнимательны ко мне.

Мисс Лоусон вышла из комнаты порозовевшая, счастливо бормочачто-то под нос.

Сидя в постели, мисс Аранделл написала письмо. Она писалаего не торопясь, часто задумываясь и подчеркивая наиважнейшие слова, она то идело зачеркивала фразы и писала поверх зачеркнутого – ибо училась в школе, гдеее приучили не переводить без нужды бумагу. Наконец, облегченно вздохнув, онапоставила свою подпись и вложила листки в конверт. На конверте старательновывела имя и фамилию адресата. Затем взяла еще один листок бумаги. Но на сейраз сначала составила черновик, внимательно его прочла и, кое-что поправив, переписаланачисто. Еще раз перечитав все написанное, она, довольная результатом своихтрудов, вложила его в другой конверт, адресовав Уильяму Первису, эсквайру[8], вадвокатскую контору «Первис, Первис, Чарлсуорт и Первис» в Харчестере.