Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слепому подвиги богатырские навряд по плечу будут... – сочувственно пробасил витязь-здоровяк, снимая шлем.
Как добрались до Белогорья – уже и не помнили. Никто их не встречал, не пел хвалебных песен, не подносил хлеб-соль. Финист понуро брёл, опираясь на плечо Мелёхи, который шёпотом и осторожными движениями направлял его, не позволяя спотыкаться о булыжники и коряги. Это был первый раз, когда они возвращались без победы. Раньше Финист выходил из битвы героем, пусть и малость побитым, а сейчас... Ему было стыдно показываться людям на глаза, поэтому в избу они пробрались почти тайком.
– Вот лавка твоя... – услужливо лепетал Мелёха, заводя богатыря в дом и устраивая поудобнее. – Присаживайся.
– Я сам! – раздражённо буркнул Финист, отдёргивая руку. Он совершенно не желал мириться со своим нынешним положением. Пошарив в воздухе рукой и кое-как нащупав лавку, он повалился на неё.
Мелёха раздобыл кувшин воды, налил богатырю полную чарку, но тот даже не пошевелился – только молча и угрюмо глядел в пустоту. Героическая жизнь была закончена, а это было для богатыря равносильно смерти. Точнее, ещё хуже: если б он погиб, снискал бы хоть посмертную славу, а так... На что он теперь годится!
– Я это... – замялся приятель, которому пришла в голову идея. – Пойду?
Финист не ответил, и Мелёха на цыпочках вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.
До избушки на курьих ножках Мелёха добрался только к ночи. Яга его даже не заметила: она была занята крайне важным делом – творением омолаживающего зелья. В избушке места было маловато, поэтому она расположилась снаружи, подвесила котёл над ярко пылающим костром и принялась «мудрить». В котёл полетел ком земли, следом – шевелящийся клубок дождевых червей и толстая жаба. Варево вскипело, вспенилось и выплюнуло густое облако болотного тумана. Яга поморщилась: вонь стояла ужасная, так что даже избушка поспешно захлопнула ставни и, отвернувшись, попятилась. Любой нормальный человек даже под страхом смерти не стал бы такое пробовать – но только не женщина в погоне за красотой и молодостью. На что только не пойдёшь ради них!
– Да знаю я, что гадость! – ворчала Баба Яга. За столько веков ей до ужаса успело надоесть это привередничество. – Ты думаешь, так легко молодость в пятисотлетием теле держать?
Волшебница долго шарила в корзинке и извлекла молодильное яблочко. Последнее. Яга долго с тоской рассматривала румяный плод, потом глубоко и трагично вздохнула и принялась читать заклинание, продолжая добавлять новые и новые ингредиенты в косметическое средство: жёлуди, корешки, даже клок собственных седых волос.
– Жёлудь дуба векового,
Сивый хвост коня хромого,
Жаба, черви, горсть земли –
Старость в юность оберни! – бормотала она без умолку: прерывать процесс было нельзя.
Котелок снова забурлил, потом вспыхнул волшебным огнём. Взвихрившийся ветер поднял облако пара от зелья и понёс в сторону зазевавшейся избушки. Когда облако рассеялось, на её месте оказался новёхонький домик из только что срубленных берёзовых брёвен, покрытых берестой, кое-где – даже с молоденькими побегами с листочками. Однако Яга была так увлечена наложением косметической маски из остатков зелья из котла, что даже не обратила внимание на помолодевшую избушку. Зато внезапно появившийся Мелёха сумел оценить её по достоинству.
– Ой, краса! – принялся по привычке нахваливать он, всплеснув руками. – Ой, бела!
– Благодарствую, – расплылась хозяйка в довольной улыбке.
– Да не ты, чумазая! – буркнул гость, тут же позабыв про вежливость. – Избушка твоя!
– Чего припёрся, шаврик ты пустоголовый? – покосившись на помолодевшую избушку, не менее «дружелюбно» отвечала Яга, которой вовсе не хотелось тратить драгоценное гостеприимство на всяких захожих грубиянов. Доброго слова для неё, видите ли, жалко!
– По делу я, – резко сменил тему Мелёха. Коль лестью хозяйку не пронять, остаётся один путь – прямо, как говорится, в лоб. – Финист того... – он замялся, не решаясь произнести вслух страшное слово, но всё-таки нашёл силы и выдохнул: – Ослеп! Поможешь?
– Так он же ж величайший из богатырей! – съязвила в ответ Яга. Конечно, радоваться чужой беде – тоже не слишком вежливо, но после грубого обращения с ней самой волшебнице даже было приятно, что хоть кто-то за неё отомстил... пусть и не напрямую и, наверное, чересчур жестоко. – Коли я правильно помню, камешки перетаскивать – не его богатырское дело. Чай, сам справится с таким пустяком! – махнула она рукой, снова переключаясь на избушку.
– Яга, ты чего? – Мелёха опешил. А что он такого сказал-то? – Обиделась? Да ты не переживай, мы тебе заплатим хорошо.
Новый аргумент возымел эффект... только в обратную сторону.
– Ты чего думаешь, – вдруг взбеленилась Яга, – всё на свете купить можно?
– А ты чего как карга ведёшь себя? – гость тоже рассердился. Что эта старая хрычовка себе позволяет?! Да если бы не они с Финистом...
– Ты как меня назвал? – подобное отношение горе-просителя окончательно взбесило волшебницу. – Тюрюхайло! – взвизгнула она, схватила порошок и принялась колдовать:
– Болтуна не слушай,
Кушай его, кушай!
Уже наученный горьким опытом после случая на базаре Мелёха резво отпрыгнул, смахивая волшебный порошок. В результате в шапку тот не попал и вместо этого усыпал плотным слоем его сапоги. Не успел незваный гость обрадоваться, что легко отделался, как обувь ожила, разинула пасти и принялась с рычанием и остервенением грызть его ноги. Мелёха с криками кинулся прочь, на бегу стараясь скинуть с себя плотоядные сапоги, а в ушах его эхом отдавался хохот волшебницы.
– Вот и чеши отседа! Лободырок! – крикнула Яга ему вслед и успокоенно вздохнула. Будет теперь знать, как старших сердить!
Пришлось Мелёхе убираться восвояси, с чем пришёл. Стыдно было возвращаться с таким ответом к Финисту, но ждать милости от Яги в ближайшее время тоже не приходилось.
– Отказала Яга... – вздыхал он то и дело, чем ещё сильнее расстраивал и сердил богатыря, – не к кому больше идти, Финист...
Финист, казалось, его не слушал, а молча смотрел в одну точку невидящим взглядом. Жизнь была кончена.
Следующие несколько месяцев превратились для несчастного богатыря в пытку. Всё валилось из рук. Не было случая, чтобы на выходе из избы что-нибудь не