церковном хоре, а повзрослев, и получив благословение настоятеля, стал петь псалмы на клиросе. Голос был настолько хорош, что сосед Шергиных, услышав звон колоколов к вечерне, обычно прерывал мужские разговоры на завалинке и говорил: «Пойду Спиридонова сына послушаю!».

Вернусь-ка я к «ложке»… Причем тут она в названии сей главы? А притом, что повествование о ней ‒ это продолжение рассказа о суровом Спиридоновом характере!

Бабушка Анастасия Семеновна Лукиных была совсем юной, когда обвенчалась в церкви с моим дедом: ей только-только исполнилось 17 лет. Да, и дед был старше Насти всего на год: рано в те времена женили детей родители. Пять дочерей было в семье Лукиных и ни одного сына. Но, несмотря на то, что земельный надел достался только единственному мужчине в доме ‒ хозяину, семейство не бедствовало и считалось вполне зажиточным: разводили скотину, торговали мясом. А дочери были искусными рукодельницами: шили, вязали, вышивали, плели затейливые кружева на коклюшках для подзоров, ткали красочные дорожки и коврики. Много перепадало им заказов от нерадивых невест: у каждой барышни на выданье должно было быть приданое. А это и постельное белье, украшенное мережками, и самотканые полотенца, и кружевные скатерти… Еще и свадебную рубаху своему суженому нужно было подарить с яркой традиционной вышивкой. Да и кушак шелковый к рубахе ‒ не просто длинный отрез ткани!

Не было в семье Лукиных таких неукоснительных правил, как у Шергиных. Дочери, заневестившись, быстро выходили замуж. Стройные, миловидные, на все руки мастерицы ‒ не по одному жениху к ним сваталось. Темноволосыми, высокими и кареглазыми были старшие сестры Анастасии. А вот она, наверное, в другую породу удалась: небольшого росточка, с голубыми глазами и такими курчавыми светлыми волосами, что гребень с трудом распутывал. Мелкие-мелкие кудряшки обрамляли юную головку. Хохотушка была, и отцова любимица…

После венчания стали юные супруги жить в доме Спиридоновом, и поначалу сложно было привыкнуть смешливой Насте к размеренному и строгому порядку в клане Шергиных.

Однажды за столом в очередной постный день, когда все домочадцы после молитвы приступили к трапезе и в полном молчании поочередно зачерпывали ложками ячменную кашу из общей вместительной миски, Анастасии что-то показалось забавным. Она рассмеялась, ‒ и тут же получила от свекра сильный удар ложкой по лбу. Видимо, действительно, сильным был тот удар, потому что деревянная ложка переломилась, а на лбу провинившейся невестки стала проявляться шишка. Все замерли, а прадед, не проронив ни слова, поднялся и пошел во двор вытачивать новую ложку. Никто не тронулся с места и не прикоснулся больше к еде: все молча сидели за столом и ждали. Только, когда глава семейства, вернувшись, зачерпнул новой ложкой из миски, все продолжили трапезу.

На всю жизнь запомнила Анастасия Семеновна и шишку на лбу, и тот наглядный урок: ведь это из-за нее голодным домочадцам пришлось не менее часа просидеть за столом в ожидании, а потом доедать остывшее варево.

Глава 5

На перевале двух эпох

В 1912 году, когда в семье появился второй ребенок, решил мой дед отделиться от родителей и построить свой дом. В рабочих руках дело не стало: братья всегда помогали друг другу. Проблема была другая: финансовая! И здесь можно было рассчитывать лишь на собственные силы, да на содействие влиятельных родственников. Таким оказался хозяин маслодельной артели под Иркутском ‒ ему срочно требовались дегустаторы.

К слову сказать, Сибирь испытывала в те годы самый настоящий масляный бум. С легкой руки некоей купчихи Памфиловой, создавшей в окрестностях Тюмени в 1886 году первое маслодельное производство, и с появлением первых сепараторов Лаваля, через 15 лет от Кургана до Иркутска существовало уже более 250 маслодельных заводов, объединивших более полусотни тысяч крестьянских хозяйств. Сливочное масло лучших сибирских производителей отправлялось на экспорт в Англию, Америку и Китай. По стоимости и популярности оно уступало только датскому. А Дания сама в больших объемах закупала масло в Сибири и экспортировала его в европейские страны под своими известными брендами. Насколько выгодным был экспорт масла за границу, можно судить по утверждению Столыпина: в 1910 году он заявил, что сибирское маслоделие приносит России вдвое больше прибыли, чем все сибирские золотые рудники вместе взятые.

Вот на такой завод, производивший масло на экспорт, и отправился молодой отец двух детей. Он стал отличным дегустатором, и платили ему весомую зарплату. Сколько проработал Федор Спиридонович на маслодельном заводе, неизвестно, но вернулся он домой с большой суммой денег. А в подарок привез добротный буковый бочонок, в котором, выложенном внутри пергаментом, было то самое отборное экспортное сливочное масло: в таких бочонках отправлялось оно за границу.

В детстве мама рассказывала, что деда Федора односельчане частенько звали на пробу свежего масла: по вкусу и запаху он мог определить на какой траве, и в какую погоду выпасалась буренка. И даже из какого молока сбито масло: из вечернего или утреннего. Удивлялись соседи и тому, как Федор Спиридонович начинал новый день: с утра просто зачерпывал масло столовой ложкой и съедал без хлеба. Но это было уже гораздо позже…

А тогда, вернувшись к семье после долгого отсутствия, дед за короткое время выстроил дом, в котором рождались и умирали дети вплоть до 1928 года. Двенадцать детей родила бабушка Анастасия, а выжило только пятеро.

Неказистым и похожим на длинный барак получился первый дом Федора Спиридоновича. Множество событий произошло на веку этого неприглядного строения: он был свидетелем политических разборок между красными и белыми; отсюда еще не раз уезжал Федор Шергин на заработки: нужно было кормить, одевать и обучать подрастающих детей. Из этого же дома в 1918 году ушел дед воевать с финнами. И когда с берегов Ладожского озера приходили от мужа редкие письма, Анастасия Семеновна бежала к старому дьячку, чтобы тот прочитал. Безграмотной была бабушка, как и многие крестьянские женщины в то время.

Научилась Анастасия Семеновна читать уже в ссылке, когда младшая дочь Зинаида пошла в первый класс. И настолько увлекалась чтением, что, бывало, забывала обо всем. Однажды, вернувшись домой с работы, Зинаида увидела мать за книгой. Притулившись спиной к теплой стенке печи, сидела та на низенькой скамеечке и до того была погружена в чтение, что даже не отреагировала на стук открывшейся двери. А потом, подняв на дочь увлажненные глаза, попросила: «Зина, почитай вот здесь, что-то пелена на глаза накатывает…» Усевшись рядом, Зинаида стала читать вслух последние главы из книги «Овод» Войнич: про страдания и казнь Артура и о