Так мы жили с ним несколько месяцев, пока я в конце мая не поехала с друзьями за город. Как обычно, не спросила разрешения и не предупредила. Просто накупили с ребятами колы, чипсов и сникерсов и рванули на Финский залив коротать белую ночь и встречать рассвет.

Телефон у меня сел и выключился ещё до полуночи. Мы промёрзли до костей, промокли и проголодались, но было весело. И одноклассник, который мне безумно нравился, и с которым я мечтала целоваться по-настоящему, даже попытался слазить мне под юбку. Огрёб по первое число, бедняга… Потом, правда, был прощён под честное слово, что больше не будет, и мы торжественно поцеловались, и он отдал мне свою долю шоколадки. И впервые после гибели родителей мне было хорошо.

Домой я вернулась только к вечеру следующего дня. Там меня ждал зелёный от ужаса Эрик.

Он молча отхлестал меня по щекам. Было больно, но я не плакала, только орала на всю панельную пятиэтажку, что в гробу я видала такого хренового дядюшку, лучше бы он меня в интернат сдал, чем так жить, а ещё лучше и вообще не жить…

Это теперь я понимаю, что двадцатилетний парень сам почти что ребёнок. И ничего удивительного в том, что справляться со свалившейся на него ответственностью у Эрика не было ни желания, ни сил.

А тогда я ничего не поняла. Я не поняла, почему бледный, взъерошенный Эрик после моих воплей отвернулся к стене, и у него слёзы из глаз полились. Не поняла, но испугалась.

«Да ладно тебе, не реви. Мне и не больно совсем».

Слёзы Эрик быстро вытер и ничего мне больше не сказал. Только утром, когда возился с кофеваркой, промямлил угрюмо: «Чувствую себя сволочью… Не пугай меня больше, хорошо?» А уж какой тварью чувствовала себя я, про то я ему не сказала. Но пообещала, что жить мы с ним будем дружно, и пугать его я больше не буду. На том и сошлись.

Я выросла. Эрик заматерел. Он никогда больше не позволял себе меня даже пальцем тронуть. Мы действительно стали друзьями. Быть ласковым дядюшкой у него не особо получалось, но он очень обо мне заботился. И он был совершенно прав: только у него под крылышком я могла быть относительно свободной. Попытайся я куда-нибудь уехать или просто устроиться на работу на стороне, мне пришлось бы представлять все положенные документы. А карта моего электронного паспорта перечёркнута наискось светло-жёлтой полосой: «ККМР, поднадзорная группа наследственного риска». Самая гуманная группа, самая невинная, но с таким паспортом я всего лишь половина человека. Это сейчас — гуляй-не хочу, паспорт мой никому особо и не интересен, пока я нахожусь под опекой надёжного родственника и под официальным надзором питерской дружины.

— Ладно, Эрик, — я отставила чашку, нащупала в кармане новый старый телефон. — Спасибо тебе, пойду я, пока ещё не слишком поздно.

Я прошла по коридору к двери.

— Деньги-то! — крикнул Эрик мне вдогонку.

— Да не надо…

— Бери, бери! — Эрик сунул мне в ладонь сложенные вдвое купюры.

— Я завтра ночью подежурю в подвале, — сказала я, убирая деньги в задний карман джинсов. — Обязательно подежурю.

— Я не для того тебе денег даю, чтобы ты их отрабатывала. Просто я за тебя отвечаю.

— Так и я за тебя тоже отвечаю, — я улыбнулась дядюшке. — До завтра! Я подойду поближе к вечеру.

— Макс, а может, ну его? Не стоит возиться?

Тёмные глаза Макса взглянули на меня с укоризной:

— Ещё как стоит!

Он снова принялся целеустремлённо стучать по клавишам ноута, забыв про недопитый кофе.

— Лучше позавтракай нормально. Зачем на это время тратить? Эрик мне хороший телефон дал, сойдёт.

— Не в телефоне дело, Ладка, — назидательно возразил Макс. — Такое нельзя оставлять безнаказанным, чтобы неповадно было.

— Ну и как ты его найдёшь?

Макс фыркнул и уверенно взмахнул ладонью, дескать, без паники, не учи учёного.

— Ерундой ты занимаешься, Максим. Раз по запросу на пеленг ничего не вышло, значит, телефон выключен. Или выкинул он его, или аккумулятор сел давно…

— Во-о-т. Поэтому… — Макс ударил по клавише ввода и поманил меня. — Поэтому зайдём с другой стороны. Поищем среди развлекательно-зрелищных мероприятий.

— Кого? Этого Ника?!

— Зачем Ника? Брата его Фильку. Ты же лицо запомнила?

— Да.

— Тогда смотри внимательно, вот афиши всех художественных выставок, которые сейчас проходят в Питере. Раз у него даже критика есть, значит, не ерунда какая-нибудь, а что-то солидное.

Я встала у Макса за спиной, обняла его за шею и уставилась в экран.

Макс неторопливо прокручивал бесконечную ленту с афишами. Далеко не на всех были фотографии самих творцов, поэтому я сосредоточилась на именах.

— Стоп, стоп! Вернись-ка назад. Там был какой-то Филипп…

Оказалось, не художник. Филипп Корышев, скульптор, малые формы. Выставка в Таврическом дворце. Фотографии скульптора на афише не было, только изящный бронзовый единорог.

— Странно. И фамилия знакомая… Макс, проверь-ка его.

Поисковик выдал несколько снимков с открытия выставки. Это было именно тот самый Филька из кафе.

— Ну, надо же… — пробормотал Макс, продолжая озадачивать поисковик. — Семейка у него интересная. Отец — владелец небольшой фармацевтической фабрики в Питере. Мать — политикой занимается, сейчас выдвинулась аж в губернаторы.

— А, так вот почему фамилия знакомая.

— Ну, да, — кивнул Макс на окно. — Вот, выгляни наружу: на перекрёстке рекламный билборд.

Я отцепилась от шеи Макса и вышла на балкон. Внизу на перекрёстке с огромного рекламного щита пялилась на прохожих седовласая, но моложавая дама раннепенсионного возраста с суровой, немного желчной улыбкой. Мария Корышева, кандидат в губернаторы. «Бла-бла… Замужем, есть взрослый сын» …

— Как я поняла, она прикидывается, что у неё только один сын, — сказала я, возвращаясь в комнату к Максу.

— Это неудивительно. Не всякое родство в её деле полезно, — задумчиво протянул Макс и развернул ко мне ноут. — Погляди-ка внимательно. Этот?

С экрана насторожённо смотрел молодой узколицый и остроносый парень. Невнятного цвета рыжевато-русые волосы, зачёсанные назад, одна бровь чуть выше другой, кожа и губы слишком бледные. В целом ничего особенного, кроме, разве того, что фотография была открыта на служебном поисковом сайте питерской дружины.

— Он что, из наших? — изумилась я.

— Ты сначала скажи, это он или нет? — уточнил Макс.

— А я не знаю.

— Как это? — Макс вытаращил глаза.

— Первый раз я видела его со спины. Второй — в тёмном дворе при свете фитюльки в телефоне, когда у него физиономия была вся в кровище. Я его просто не разглядела!